Андрей Бондаренко - Северная война

Санька перевела эту новость Елизавете, та ужасно расстроилась и обратилась к Егору с неожиданной просьбой:

— Милый Александэр Данилович, сэр Александэр! Молю об отсрочке вашего отъезда! Всего-то на одни сутки…

— Хорошо, будь по-вашему, Луиза… извините, Елизавета Петровна, — согласно кивнул Егор головой. — Но что могут изменить одни сутки?

— Очень даже многое! Я хочу, чтобы нас с Алексом — прямо завтра — обвенчали! Нет, я все понимаю, — девушка извинительно и покорно сложила ладони на груди. — Мне батюшка священник объяснял, что раз я совсем недавно приняла православие, то с замужеством надо немного повременить, хотя бы три-четыре месяца. Чтобы соблюсти элементарные приличия… Но, думаю, бывают же и исключения из правил? Иначе зачем же тогда писаны все эти правила? Если вы, Александр Данилович, попросите, то священник, может быть, пойдет нам навстречу?

— Может, и пойдет, — усмехнулся Егор, весело подмигивая Бровкину. — Попробуем!

Батюшка Кирилл отнесся к данной просьбе с полным и всеобъемлющим пониманием: без излишней суеты и брезгливости принял предложенные Егором сто пятьдесят рублей, прогудел важно:

— Что ж, обвенчаю молодых людей, раз такое дело… Пусть завтра являются — часа через два после обеда. Любящие сердца все же, голубки белокрылые как никак… А денежки все пойдут на нужды церковные: часовенку сладим новую, подправим ограду кладбищенскую. Мне-то самому эти рублики — и ни к чему…

Венчание прошло пышно и торжественно: батюшка Кирилл честно отрабатывал полученные деньги, съехались помещики и помещицы из близлежащих сел и деревенек. Жених и невеста очень сильно волновались, не отрывая влюбленных глаз друг от друга. Вечерние же свадебные посиделки прошли весело и непринужденно: длинные столы ломились от разной снеди и напитков, даже танцы состоялись — под аккомпанемент деревенских музыкантов, которых Санька уже давно обучила всяким тягучим немецким менуэтам и задорным польским мазуркам.

Гости и новобрачные искренне веселились, а вот Санька явно была не в своей тарелке: улыбалась как-то очень уж натянуто и искусственно, временами чуть заметно хмурилась и тихонько вздыхала.

— Что с тобой, мое сердечко? — обеспокоенно спросил Егор у жены, когда они на минутку остались наедине. — Я же вижу, что ты чем-то очень сильно огорчена. Давай, рассказывай, поделись с мужем своими сомнениями!

— Вчера вечером я разговаривала с Кузьминичной, — пряча глаза, сообщила Санька. — Так вот, бабка предупреждает, что роды у Луизы будут очень трудными. Такими сложными и тяжелыми, что подружка моя рыженькая даже и помереть может…

— Ладно тебе — переживать раньше времени! — неодобрительно помотал головой Егор. — Бог даст, пронесет! Надеяться надо, надеяться на лучшее и молиться… — но и сам он расстроился нешуточно: авторитет Кузьминичны для него был непререкаем. — Тем более, барышни, надо вам поторопиться с отъездом на Москву. Там доктора опытные, заграничные… Всех их, голубчиков, сгоним в одну кучу, заставим проявить все свое высокое искусство. Ты, Саня, только ничего пока не говори — ни Луизе, ни Алешке…

— Что я — дура последняя? — обиделась Санька и непоследовательно предложила: — Саша, пригласи меня сейчас на танец, а? Сто лет мы с тобой не танцевали! Ничего что хромаешь. Ты для меня и хроменький — самый желанный…

Следующим утром, попрощавшись с домочадцами, они тронулись в путь. Карета плавно покачивалась на неровностях проселочной дороги, Алешка — новоиспеченный супруг — счастливо и зачарованно пялился своим единственным глазом в каретное окошко, улыбаясь при этом счастливой и слегка идиотической улыбкой.

Только часа через полтора он снова опустился с райских небес на грешную землю и поинтересовался:

— Александр Данилович! А что было в Васькином письме? Отчего мы так заторопились?

— Полковник Волков известил, что на Петра Алексеевича было совершено покушение.

— Как? Что? — Голубой Алешкин глаз расширился от удивления, буквально выпрыгивая из своей орбиты.

— Антошка Девиер опять отличился. Царский повар Фельтен (ну, тот — из коренных кукуйцев, пожилой уже совсем) достал где-то рецепт нового кондитерского блюда, которое называется — «меренги». Приготовил. Как и полагается — прежде чем царю предлагать — новое лакомство дали понюхать китайским собачкам, натренированным на самые разные яды. Ничего подозрительного те хвостатые охранители не учуяли, даже похрустели с удовольствием сладкими штуковинами. Но ушлый Девиер псам не поверил, настоял, чтобы холоп попробовал какой-нибудь. Отловили первого попавшегося поваренка, велели съесть целую миску этих меренг. Тот съел, через десять минут ему плохо стало: жар, рвота, понос. К утру помер поваренок. Вот такие дела-делишки…

— Знаю я этого Фельтена! Уже много лет знаю! — встал своей широкой грудью Алешка на защиту старого повара. — Проверенный и перепроверенный такой дедушка… Не, Данилыч, в другом месте надо искать подлых ворогов. Вот тот же рецепт надо проверить. Кто его давал?

— Про то полковник Волков не пишет. Фельтена тут же князь-кесарь Ромодановский прибрал к своим рукам, пользуясь тем, что меня нет в городе. Неправильно это… Что-то в последнее время я отошел в сторону от дел охранных, ударился в баталии воинские, в думы и размышления стратегические. Поэтому, Алеша, мы с тобой и поспешаем в Москву Первопрестольную. И с князем-кесарем отношения надо утрясти, и всей Службе охранной требуется устроить тщательную ревизию — чтобы на лаврах не почивали… А то что же получается: мальчишка Девиер опять нам всем утер нос? Кстати, надо этого юнца срочно переводить к нам. Если сам не захочет, то надобно заставить: подловить на чем-нибудь скользком и — обязать. Ну, тут не мне тебя учить… А что касаемо случая с этим Фельтеном, то, возможно, тут все случайно получилось, непреднамеренно. Я знаю, что при приготовлении меренг используется белок сырых куриных яиц. Оказались те яйца, например, несвежими или — от больной птицы — вот тебе и вся разгадка. Ладно, разберемся уже на месте.

Петр встретил Егора и Бровкина радостно, увидав на Алешкином пальце тоненькое обручальное кольцо, долго поздравлял, от души хлопал по плечам и спине, надарил всякого и разного: деревенек с крепостными крестьянами, четверку гнедых лошадей для парадного выезда, новую австрийскую карету, дорогущих ювелирных украшений для новоявленной Елизаветы де Бровки…

К происшествию с меренгами царь отнесся более чем равнодушно, заявив:

— Мало, что ль, вокруг народа мрет от пищевых отравлений? Да в каждом армейском полку ежемесячно до десяти человек отправляются на небеса! А тут — сырые яйца, понимаешь. Все знают, что их есть небезопасно. Ты уж, Алексашка, не поленись, съезди к князю-кесарю, освободи Фельтена, пока не замучили старика до смерти. Я про него и забыл совсем — за всеми делами и заботами… Вот что я надумал, други мои, слушайте! Пора нам уже приближаться к Европам, перенимать у них всякое полезное, чтобы потом разговаривать было сподручней с ними, с затейниками… Издал я давеча, третьего дня, парочку Указов. В первом я велю производить счисление лет не от Сотворения мира, а от Рождества Христова, а новолетие начинать не с первого сентября, а с первого января. То есть вести счет годам так, как принято в европейских странах…