Вадим Давыдов - Предначертание

— Что?! — Рэйчел, почувствовав ватную слабость в ногах, опустилась на кушетку. — Джейк. Вы ненормальный. Вы что себе позволяете?! Вы отдаёте себе отчёт?!

— Пойди к себе, Тэдди, — вздохнул Гурьев. — Нам с леди Рэйчел нужно обсудить кое-какие наши дела тет-а-тет.

Мальчик, посмотрев по очереди на сестру и на Гурьева, удалился. Гурьев, коротко взглянув на Рэйчел, чуть заметно качнул головой и прищурился. Рэйчел, встав перед ним и подбоченившись, как зелёнщица, прорычала:

— Итак?!

— Я понимаю вашу тревогу, леди Рэйчел, — Гурьев перевёл неё взгляд. И сказал по-русски: – Если ты ещё хоть раз позволишь себе орать на меня при мальчике, — Бог свидетель, я тебя отлуплю. Леди Рэйчел.

Рэйчел отступила на шаг и открыла рот. И закрыла его опять. И так она открывала и закрывала рот, абсолютно молча, наверное, секунд тридцать. И, наконец, выдавила из себя, — по-английски:

— Я ещё пока здесь хозяйка.

— Пожалуйста, — подтвердил кивком головы, тоже по-английски, Гурьев. — А я – мужчина. И будет так, как я говорю.

Рэйчел хотела сказать ещё что-то, но не успела, — трель электрического звонка прервала её.

— Кто там, Джарвис?!

Ей никто не ответил. Сделав вид, что она рассержена нерасторопностью прислуги, Рэйчел, развернувшись, почти выбежала из гостиной:

— Джарвис! Кто…

Вместо камердинера целиком взору Рэйчел предстали лишь его ноги в начищенных до блеска ботинках, а над ногами – совершенно невероятных размеров корзина с орхидеями, распространявшими такой аромат, что у Рэйчел закружилась голова.

— Что… Что это значит? — пробормотала она.

— Это значит – я покорнейше прошу простить меня, леди Рэйчел, — тихо сказал Гурьев, возникая у неё за спиной.

Нет, ну, это же невозможно, на самом деле, жалобно подумала Рэйчел. Я не могу. Что же это такое?!

Она позорно бежала с поля боя. И закрылась у себя в кабинете, надеясь как следует всплакнуть. Но ничего у неё не получилось, потому что раздался стук в дверь, и она услышала голос мальчика:

— Рэйчел… Это я. Открой. Пожалуйста!

Несколько секунд поколебавшись, она открыла дверь. Тэдди торопливо проговорил:

— Рэйчел! Ты не сердись! Ну, пожалуйста! Это было так здорово! Я даже не подумал, что ты будешь волноваться… Я… Мы… Мы больше так не будем! Не сердись, Рэйчел!

— Я не сержусь, сэр Эндрю Роуэрик, — улыбнулась она, закусив нижнюю губу, чтобы не разреветься.

— И на него не сердись, — тихо сказал мальчик. — Рэйчел, прошу тебя.

— Не буду.

— Правда?! — глаза у Тэдди засветились.

— Правда. Где он?

— Кто? Джейк? Он в гостиной.

— Он… не ушёл?

— Он не уйдёт, Рэйчел, — Тэдди перестал улыбаться. — Он не уйдёт. Это же Джейк, понимаешь, Рэйчел?! Он не уйдёт.

Он уйдёт, с тоской подумала Рэйчел. Он уйдёт, потому что он дал слово. Это же Джейк, понимаешь, Тэдди?!

Следующим вечером он разыскал Оскара. Отыскать честного и порядочного человека в большом городе куда легче, чем многим кажется. Как и узнать о нём всё, что требуется. Гурьев явился в контору к Бруксу за десять минут до окончания рабочего дня.

— Здравствуйте, мистер Брукс, — дружески улыбаясь, Гурьев протянул руку, назвался и уселся в кресло напротив Оскара. — Я понимаю – время для делового визита несколько странное, но скоро всё прояснится. Где вы обычно обедаете после работы? Надеюсь, не дома?

Это было не просто нарушение всех мыслимых и немыслимых правил этикета. Это было чудовищное, невероятное, ошеломляющее нападение из-за угла. Он сейчас заорёт «Полиция!», мысленно усмехаясь, подумал Гурьев. Нет, не заорёт, конечно. Или я не умею читать.

— Я… Простите, мистер Гур. Вероятно, вы ошиблись адресом или именем. Не соблаговолите ли вы уточнить…

Брукс был настолько выбит из колеи, что попытка к сопротивлению, оказанная им, выглядела весьма жалко. Это радует, подумал Гурьев. Пикируем.

— Ну же, Оскар. Леди Рэйчел отзывалась о вас как о человеке, которому можно довериться. А у меня к вам дело.

— Леди… Леди Рэйчел? — хрипло переспросил Брукс и, растерянно привстав, переложил пресс-папье с одного края массивного письменного прибора на другой. — Вы… знакомы?

— Мы знакомы, Оскар. Называйте меня просто Джейк, безо всяких церемоний.

— Вы странно ведёте себя для человека её круга, — губы Брукса, и без того не слишком полнокровные, превратились в тонкую нитку, только изгибом могущую отдалённо сойти за улыбку. — Прошу прощения, но…

— Я просто ни на кого не похож, — улыбнулся в ответ Гурьев. — В этом всё дело.

Брукс был именно таким, каким он его себе представлял. Вот только на звук её имени он отреагировал совершенно не по-английски. Что ж, подумал Гурьев. Это именно то, что мне нужно сейчас. Надеюсь, я не искалечу его. Господи. Рэйчел.

— Давайте закатимся куда-нибудь, где вы ещё ни разу не бывали, выпьем, перекусим и обсудим наши дела. Не возражаете?

— Я…

— Конечно, не возражаете, — обворожительно улыбнулся Гурьев, поднимаясь. — Я бы на вашем месте точно не возражал.

Они зашли в маленький итальянский ресторанчик на углу улиц Тонбридж и Кромер. Это место Гурьев присмотрел около недели назад, во время одной из своих ночных прогулок по городу. Вот Рэйчел пришла бы в ужас, узнав, что я шатаюсь в таких местах по ночам, как вурдалак, усмехнулся он про себя.

— Что будете пить, Оскар?

— Скотч, — неуверенно предположил Брукс, озираясь. Чувствовалось, что за стенами своей конторы, вдали от бухгалтерских проводок и биржевых колонок, ему неуютно.

— Нет-нет, — запротестовал Гурьев, — скотч перед итальянской кухней – это извращение, за которое нужно ссылать в Новую Каледонию [20] Новая Каледония – остров, принадлежащий Франции, на котором расположена каторга для особо опасных преступников. на вечные времена. Два мартини, Паскуале, — сказал Гурьев по-итальянски подошедшему официанту. — С зелёной оливкой и долькой лимона, и не забудь вынуть косточку, хорошо? Потом… — Он сделал вид, что сосредоточенно размышляет над заказом. — Для моего друга – турнедо [21] Турнедо – жареное говяжье филе, подаваемое к столу непременно с овощами. с марсальским соусом, шафраном и розмарином, средне прожаренное, с овощным гарниром, и шеф-салат с горгонцолой [22] Горгонцола – сыр с плесневыми культурами. и гриссини [23] Гриссини – хлебные палочки со специями. для меня. И бутылку бардолино. Спасибо, приятель.

Официант, просияв, умчался на кухню, откуда немедленно раздались полные воодушевления звуки – посторонние гости нечасто говорили по-итальянски и ещё реже заказывали с таким вдумчивым знанием предмета. Собственно, этот маленький спектакль Гурьев разыграл вовсе не для ублажения рестораторов, а для Брукса. Предполагаемый эффект был достигнут.