Наталья Антарес - Предначертание. Том I

ГЛАВА I

До определенного момента я и не подозревала, в чем состоит принципиальное различие между мимолетным увлечением и настоящей любовью, и лишь после того, как я впервые испытала истинное чувство, в моей душе прочно поселилось волнующее осознание неминуемого прощания с детством. К своим неполным семнадцати я могла похвастаться богатым арсеналом наивных подростковых влюбленностей, регулярно заставлявших учащенно сокращаться сердце при виде приближающегося объекта воздыханий, а в особо тяжелых случаях вызывавших острый приступ неконтролируемого удушья от одного лишь упоминания имени очередного романтического героя, и своих девичьих грезах я уже, как минимум, трижды побывала замужем, успешно обзавелась парой очаровательный малышей и тихо состарилась рядом с единственным избранником, однако, в реальной действительности все эти, с позволения сказать отношения, начинались, развивались и заканчивались по практически одинаковому сценарию: назначенный мною на роль прекрасного принца парень упорно отказывался соответствовать идеальному образу из моих розовых мечтаний, и вслед за безоглядным обожанием неизбежно наступало запоздалое прозрение. Кто-то сходу принимался активно демонстрировать «молодецкую удаль», проявлявшуюся исключительно в форме залихватского опрокидывания в рот стопки с дешевым пойлом в компании такой же малолетней шпаны и последующими ночными гуляниями по улицам нашего городка шумной нетрезвой ордой, кому-то не хватало терпения подождать хотя бы до второго свидания, чтобы по-хозяйски запустить руку мне под блузку, с кем-то было элементарно не о чем разговаривать, а кто-то не считал нужным хранить мне верность и параллельно крутил «амуры» с моими одноклассницами. Отдельным пунктом в моей обширном «послужном списке» стояла насыщенная драматическими переживаниями любовь к школьному учителю математики, по которому я безнадежно сохла около года, восхищенно созерцая своего кумира подернутым томной поволокой взглядом, пока тот уверенно вычерчивал на доске равнобедренный треугольник. Андрей Сергеевич был уже немолод и порядком потрепан жизнью, но мое богатое воображение с легкостью пририсовало ему массу несуществующих достоинств вроде семи пядей во лбу, золотого характера и выдающихся душевных качеств. Не замечать моих откровенных поползновений в свою сторону математик, естественно, не мог, но и взаимностью предсказуемо не отвечал, в результате чего моя пламенная страсть вскоре угасла без подпитки вместе с резко проснувшимся интересом к точным наукам. Родители над моими нежными привязанностями, как правило, лишь беззлобно подтрунивали и на моей памяти ни разу не вмешивались в ход событий потому что отлично помнили себя в моем возрасте, а из близких подруг у меня была одна только Симка, с точно такой же регулярностью собирающая по кускам вдребезги разбитое сердце и потому обычно понимающая меня с полуслова. Всё резко изменилось после моего знакомства с Эйнаром: в семье исчезло привычное доверие, а Симка внезапно не прошла проверку на умение хранить секреты.

Я могла без преувеличения сказать, что встреча с Эйнаром перевернула мой мир с ног на голову… Да, я и прежде беззаветно влюблялась и с головой бросалась в омут захлестнувших меня эмоций, но никогда еще мои чувства не были столь же всепоглощающими и вселенски необъятными. Моя любовь к Эйнару мгновенно обесценила и свела на нет все предыдущие эпизоды, автоматически придав им пренебрежительный оттенок несерьезности, и я вдруг ощутила, как меня незримо коснулась рука судьбы. Всё происходившее со мной до Эйнара потеряло значение в тот день, когда пересеклись наши пути, и пусть мы обрели друг-друга при банальных обстоятельствах, начисто лишенных какой-либо романтической подоплеки, мне оказалось достаточно заглянуть в бездонные зеленые глаза, чтобы больше не представлять без этого человека своего дальнейшего существования. Я шла из магазина, неуклюже волоча набитые продуктами сумки, он вызвался помочь донести неподъемный груз до автобуса, мы обменялись номерами телефонов и уже вечером я летела на набережную, окрыленная светлой надеждой. Эйнар был старше меня всего на год, этой весной он заканчивал школу, и меня изначально удивляло, как не по годам зрело звучали его рассуждения, но чем дольше мы общались, тем очевиднее для меня становились причины, вынудившие семнадцатилетнего парня чересчур рано проститься с беззаботной юностью.

В моем окружении к таким, как Эйнар, обычно применяли обидное словосочетание «выходец из неблагополучной семьи». В частности, в устах моей мамы подобное происхождение означало несмываемое клеймо на всю оставшуюся жизнь, и она многократно напутствовала меня не связываться с маргиналами, к числу каковых она относила в основном предоставленных самим себе отпрысков злоупотребляющих спиртными напитками родителей, причем, делала она это, честно говоря, небезосновательно. В нашем провинциальном городке с зашкаливающей безработицей опустившихся на дно семей проживало превеликое множество, и по большому счету мне здорово повезло, что я училась в гимназии с языковым уклоном, где процент потенциальных претендентов на место в колонии для несовершеннолетних составлял ничтожно малую величину. Мы, конечно, тоже не шиковали, но и не бедствовали – мама трудилась ведущим специалистом в крупном госучреждении, а отец занимался грузоперевозками и из каждого рейса привозил неплохие деньги, кроме того родители не были обременены кредитами, имели собственное жилье и не отличались склонностью к бытовому пьянству. Несмотря на то, что я выросла в атмосфере любви и ласки, меня воспитывали довольно строго, во главу угла всегда ставилось получение престижного образование, и я уже свыклась с мыслью, что после окончания школы уеду в столицу для поступления в университет, поэтому стремительно набирающие обороты отношения с Эйнаром были незамедлительно истолкованы в качестве непосредственной угрозы моему будущему, детально распланированному на много лет вперед.

К тому времени, когда я, наконец, решилась представить Эйнара отцу с мамой, мы встречались уже почти два месяца и я знала о нем практически всё, но ни на миг не усомнилась в своем выборе. На разговоры о семье Эйнар соглашался крайне неохотно и, по всем признакам, жутко стыдился своих родственников. Я старалась не лезть ему в душу, но по оброненным вскользь фразам догадывалась, что если для меня «черта бедности» – всего лишь абстрактный социально-экономический термин, то для Эйнара – это наглядная иллюстрация финансового положения его семьи.