Валерий Елманов - Царская невеста

Словом, я получал максимум комфорта, но тут же за него и расплачивался — жизнь есть жизнь. Так что приходилось на следующий день вновь стоять возле печки, опять обливаться потом, напряженно вслушиваясь в каждое слово говорящих, и думать, думать, думать. Без этого никак. Сегодня вечером обязательно последует вопрос: «Ну, яко мыслишь о сем, фрязин?», и надо знать что сказать. Не любит мой будущий сват, когда я пожимаю плечами. Вынь да положь ему готовенький ответ, да еще с обоснованием. Выслушивал он меня и впрямь внимательно — тут ничего не скажешь. Один раз как-то пояснил причину:

— Что бояре с окольничими поведают, я знаю еще до того, как они рот раззявят. Ты ж инако мыслишь, не как все. Кой-что забываешь, но оно и понятно — чай, фрязин. Для того я есть — о всем памятаю. Опять же и речь ты держишь, не как мои думские. Свежа она у тебя да проста. Любо-дорого послухать.

Вот так вот — никакого покою. Хотя, казалось бы, с теми же послами все давно обговорено. Царь же первый раз дернул меня еше за три дня до их прибытия. Вначале, как водится, опросил всех в Думе, мол, что затребовать да что пообещать, ну а потом потянул за хвост меня. Благо идти недалеко — от его опочивальни до моей пяти метров не будет. Правда, я его разочаровал. Не то он ожидал от меня услышать, совсем не то.

— Речь не о замирье идет, — сердито перебил он меня. — Сам ведаю — передых державе надобен, а то и впрямь ноги протянет. Тут иное. Дошло до меня, что Михайла Гарабурда и прочие ихние паны не меня сватать едут, а сына мово, Федьку. Прослышали, поди, что он мягок, яко воск, вот и чают из него куклу державную слепить, чтоб своевольничать. Потому и вопрошаю, яко мне им в Федьке отказать, а себя выставить, — И тут же спохватился, озабоченно заметив: — Ты не помысли, будто я о почестях забочусь. Их у меня и без того хоть отбавляй. Едино о пользе для Руси душа болит.

Врал, конечно. Он, как Нерон в Древнем Риме. Только тот мечтал о славе артиста, для того и мотался в Грецию, чтоб нахапать побольше лавровых венков и вдоволь наслушаться рукоплесканий, а этот обходится без мечтаний — всю жизнь играет. И ему неважно, какая роль и какой герой — положительный или отрицательный. Лишь бы первого плана, и чтоб зрители аплодировали. Солист он. Ведущая партия. Перед ним и сейчас в мечтаниях не единое государство, а его собственная тронная речь после избрания. Надоели тупые лица бояр — сейм подавай. Уж там он развернется, там он выкажет свое красноречие.

— Разве что сделать оговорку… — неуверенно протянул я. — Мол, довелось слыхать, что многие паны на самом деле хотят в короли тебя, государь, а не твоего сына, который излишне молод и слаб для того, чтобы драться с нашими общими врагами.

— Вот это пойдет, — одобрил Иоанн. — А еще?

— Еще… — задумался я и совсем неуверенно добавил: — Можно и о другом сказать. Мол, слыхал ты, будто сына они хотят взять только для того, чтобы выдать его… туркам.

Вообще-то перебор. Даже для «утки» на страницах самой что ни на есть желтой прессы — все равно чересчур. Можно сказать, ни в какие ворота. Однако больше ничего на ум не приходило, а царь так требовательно на меня взирал, что я выдал единственное, до чего додумался. Выдал и вздохнул, ожидая услышать презрительный смех, а то и что похуже — в подборе выражений наш государь не стеснялся. Но, к своему несказанному удивлению, услышал… похвалу:

— А оное и вовсе славно.

Вот и пойди пойми этих царей.

Гарабурда, как вежливый человек, выслушал мою ахинею из уст царя не моргнув глазом. Выслушал и… оставил без внимания. Ну правильно. На всякую глупость реагировать — никаких нервов не хватит. Но суть он ухватил сразу. Не хочет царь давать сына — сам вместо него лезет на трон. И опять-таки отказываться от этого сомнительного предложения напрямую не стал, лишь деликатно заметил, что и он сам, и вся Речь Посполитая спит и видит на своем троне такого могучего государя, как Иоанн. Вот только кататься между двумя столицами, да еще расположенными далеко друг от друга, наверное, затруднительно, да и нет у них такого обычая, чтобы правитель надолго выезжал из государства. Опять же как быть с верой? Без принятия католичества о коронации не может быть и речи. А так, что ж, они согласны.

Классно сработал. Учитывая, что это экспромт, я даже слегка позавидовал. И не отказал впрямую и в то же время…

Честно говоря, я и самого Гарабурду слушал как во сне, кусая губы, чтобы не заснуть окончательно. А спать нельзя. Если б народу побольше, тогда куда ни шло, а нас и было там всего ничего: братья Щелкаловы, можайский наместник Василий Иванович Умной-Колычев и я, заменивший в самый последний момент еще одного «коллегу» — думного дворянина Михайлу Тимофеевича Плещеева. Интересно, Андрей Щелкалов, который вел что-то вроде протокола, додумался заменить его фамилию на мою или оставил все без изменений, чтобы не переписывать? Впрочем, бог с ним, с протоколом. Мы — люди не гордые, нам чем незаметнее, тем лучше, и так мои сафьяновые сапоги передавили целый рой бабочек Брэдбери. А вот поспать в такой тесной компании никак.

Сейчас же время снова к полуночи — в глаза хоть спички вставляй, а вместо этого:

— Мысли, фрязин, мысли.

Это вновь царь. Вот уж воистину: «Ни сна ни отдыха измученной душе. Усталая тоскует!» А уж как тело тоскует. О восьмичасовом сне мечтаю, как о манне небесной, потому что раньше полуночи он не угомонится, а завтра чуть свет подъем. Да и сегодня меня подняли ни свет ни заря. Дернул же черт этого Гарабурду прикатить в канун Обретения! И сам Иоанн тоже хорош — зачем назначать встречу именно на следующий день? Ведь знал же и об Обретении [51] Имеется в виду третье чудесное обретение главы Иоанна Предтечи, праздновалось 25 мая. и о том, что мы вновь, начиная с заутрени, будем мотаться по всем церквам, посвященным этому святому, так какого лешего? Интересно, он сам вообще когда-нибудь спит?

Кто рано встает, тому бог подает? Не успокаивайте. К тому же это вранье. Зато точно знаю: «Кто рано встает, тому весь день спать хочется». Проверено на практике. Лично. Но делать нечего, мыслю вслух:

— Они никогда не согласятся иметь на своем троне государя православной веры, — выдал я самое гадкое, ставя Иоанна перед фактом, — Ты можешь посулить им всю Ливонию, а в придачу Смоленск и Полоцк — все равно откажутся. Даже если речь идет о таком могучем и сильном властителе, как ты, царь-батюшка.

Последнее сказано исключительно для того, чтобы подсластить пилюлю. Вон как желваки на скулах заиграли. За посох ухватился, аж костяшки пальцев побелели. Страховка страховкой, только всегда ли он помнит про нее? Возьмет и саданет прямо в висок. Потом, конечно, раскается, но пользы мне с этого раскаяния будет, как медведю от компьютера. Ага, вроде отпустило. Теперь можно и обо всем прочем.