Валерий Елманов - Царская невеста

— Правым! — завопил Дубак и… вновь завалился подлавку.

— Угадал, — кивнул Тимоха. — Так что с кормами?

— Будут корма, все будет, — заверил тот, не торопясь вылезать из своего убежища.

— А серебрецо?

И серебрецо будет, токмо не сразу. Вот когда…

— Угадай… — перебил Тимоха.

— Вот когда вылезу из-под лавки, и сей же час будет, — поправился Дубак.

Ужинать я уселся вместе с плотницкой артелью, и дородная повариха Корзуниха с румянцем во всю щеку навалила мне здоровенную миску каши, обильно политую душистым конопляным маслом. Есть было не просто можно — нужно. Остальные оцепенело застыли — князя за своим столом видеть им еще не доводилось — и лишь спустя время принялись жевать, робко поглядывая на загадочного фрязина, который — эхма, чудны дела твои, господи, — не чурается вот так запросто трапезничать с плотницкой артелью. Но аппетит вскоре взял свое, и они быстро меня догнали, а потом и обогнали.

— Трапеза хороша? — спросил я, когда народ насытился.

Таку кашу кажный день исть, дак мы к осени не терем — дворец отстроим, — заверил меня невысокий старшой по прозвищу Калага.

У них вообще, как я выяснил спустя десяток минут после начала беседы, в основном были в ходу прозвища. Только троих звали по крестильным именам: Михайлу, сына Борисова, Ляксандру, сына Васильева, да Пантелея, сына Иванова. Прочих же — Метелица, Белоглаз, Грач, Кулека, Моляк и Беляк.

— Яко в Москве палаты будут, — добавил худощавый Михайла.

— Токмо не каменны — того не могем, — степенно уточнил осторожный Ляксандра.

— Хошь в лапу, хошь в обло — мы по-всякому, — уверенно заявил Пантелей.

— Платили бы вовремя, — вздохнул Метелица.

Остальные помалкивали. Когда мастера говорят, подмастерьям соваться негоже — можно схлопотать по уху.

— Платить будут вовремя. Ежели хоть на день Дубак задержит, вы сразу к Тимохе. Он волшебное слово знает, так что подсобит, — заверил я. — Лишь бы стряпуха с едой не подвела.

— Вот ишшо! — не выдержав, звонко отозвалась Корзуниха. — Было б с чего, а уж я наварю — вместях с котлом проглотят. А коль что, Наталка моя подсобит.

— Енто верно, — подтвердил степенный Пантелей. — Баба она справная. В руках все горит. Да и дочка ее тоже в естьбе художествами володеет.

— С чего варить — будет, — кивнул я Корзунихе. — Если не будет — тоже к Тимохе. Он найдет. Но к осени, к Покрову, терем должен стоять готовый. А лучше к новому году, — вовремя вспомнил я про первое сентября. — Только мне не абы как, а чтоб глянуть и ахнуть. Вот тут я намалевал кое-что. Хочу такое же. — И выложил на стол чертеж.

Художник из меня не ахти, но мастера разобрались, вникли, а Михайла даже внес кое-какие уточнения и изменения. Оказывается, ему давно уже хотелось построить нечто эдакое, да никто не заказывал, а тут само в руки прыгнуло.

— Башенку-то со стрельней, али енто колокольня будет? — то и дело любопытствовал он, изучая мой корявый набросок.

— А крышу могем разной — туточки шатром пустим, а здеся бочечкой поставим, — присоединился к нему Пантелей.

— А за дымарь [67] Печная труба. я сам примусь, — вторил Калага. — Такого ни у кого не будет — ты первый, княже. Всю душу вложу.

— Ну и я не обижу. И обещанное получите, и от себя сверху прибавлю, — посулил я им.

Старосту я тоже сумел заинтересовать, чтобы не вздумал жульничать.

— На этот год подати скошу всему селу, — заявил я ему наутро. — Но только ежели жалоб от них не услышу. — И ткнул пальцем в сторону энергично трудившихся плотников, — Хоть одна будет — серебрецо не в срок дал или с кормами пожадничал — все. Считай, ничего не говорил. По воскресеньям им по чарке вина в обед.

— Когда? — вытаращился на меня Дубак. — На Пасху, что ли? Так прошла давно.

Я мысленно выругал себя и поправился:

— В неделю. И вот еще что: надо на стенах стрельни подновить. Небось все село сюда бежит, коль что.

— Бежит, — подтвердил тот. — Некуда, князь-батюшка, боле и бечь-то. До Нижнего далече, ну и Волга опять же. И я бегу.

— Вот и подновляй, коль так. Для себя.

Потом приступил к детальному обходу села. В целом жили они ничего — я встречал деревни куда беднее. Разумеется, домишки были убоги и малы, но — домишки, а не полуземлянки. Амбары, правда, пустовали, но после посева яровых так оно везде.

— Ноне крапива пошла, лебеда — тепереча с голоду не помрут, — жизнерадостно сообщил мне Дубак, семенивший чуть сзади.

— А что, зимой мерли? — строго спросил я.

— Дак старики да две вдовицы. Ну и детишков пяток али поболе, — замялся тот.

— С голоду? — уточнил я.

— Дак с чего ж ишшо — знамо дело, с него.

— Этой зимой от голода хоть одна помрет али дите — считай, что ты не староста, — категорично заявил я.

— Самому, что ли, кормить их?! — возмутился Дубок.

— Не хочешь кормить — помоги им поле вспахать. Да засеять. Да урожай собрать, — жестко рубил я фразы. — Думаешь, не знаю, сколько к твоим рукам прилипнет, пока от них до меня дойдет? Так что думай. Пожадничаешь — больше потеряешь.

Я торопился сделать все в ближайшие недели. Чутье подсказывало — надолго засиживаться мне тут не дадут. Откуда оно взялось — не знаю, но я ему доверял. И не обманулся. Всего один день получился у меня относительно свободным, а на второй за мной приплыли. Гребцы были молчаливы, стрельцы угрюмы и неразговорчивы. Хорошо хоть, что десяток возглавлял Истома. Одно знакомое лицо — уже неплохо.

— Государь за тобой прислал, — сурово заявил он вместо приветствия. — Сказывал, немедля везти по неотложному делу.

— В Москву? — уточнил я.

— В Александрову слободу, — поправил он.

Тимоху я хотел оставить за старшого, чтоб наблюдать за всеми работами, но очень уж он просился, и я уступил, хотя половину ратных холопов все равно оставил, прихватив с собой лишь пятерых из десятка.

В пути Истома по-прежнему оставался так же суров и со мной почти не разговаривал. На сердце становилось все тревожнее. Что-то было не так, что-то неправильное в том, как меня сопровождали. Потом дошло. Это ж не почетный эскорт, а стража, и не сопровождают они меня вовсе — конвоируют, бдительно следя за каждым шагом, чтоб не удрал. Опаньки! Это за что ж такая немилость? Или у Иоанна Васильевича снова немцы сбежали? Но я тут при чем?

Стал пытаться разговорить Истому, но на сей раз стрелец вообще не реагировал на мои вопросы, словно вовсе их не слышал. Лишь на подъезде к Александровой слободе, уже после того, как мы миновали рогатки первой из застав на подступах к ней, он еле слышно спросил меня:

— Верно ли, что ты о прошлое лето на подворье князя Михайлы Ивановича Воротынского живал?

— Верно, — удивленно ответил я. — А что случилось?

Он с жалостью посмотрел на меня и вздохнул: