Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова

Было ещё одно наблюдение, которое упрочило отвращение Фёдорова к образу жизни благополучной (за чей счёт?!) Западной Европы. Один из знакомых семьи Грюнерт, доцент технического университета в Берлине, проявлял интерес к так называемым реформам в России, особенно в Калининградской области. Он предложил Фёдорову научное сотрудничество. Они вместе выработали план, подписали составленный ими "договор о сотрудничестве независимых исследователей". Фёдоров добросовестно и не без денежных затрат (статистические данные тогда уже можно было получить только за деньги) собрал материалы, написал статью, выводы которой были убийственными для "рефор­маторов", и передал всё это своему партнёру Лотару, как это и предусматривалось договором. Но вопрос о публикации затягивался. Лотар то ссылался на стилистические ошибки и непривычные для немцев обороты речи, то на нехватку времени. Через год, приехав в Берлин переводчиком у очередного калининградского торговца, Фёдоров посетил Лотара. Тот по-дружески и даже с радостью его принял и ушёл готовить чай. Чай на Западе – это и в самом деле только чай. На русское хлебосольство здесь рассчитывать не приходится. В ожидании хозяина дома Алексей Виталь­евич взял небрежно брошенный на низенький столик специальный экономический журнал. Нетрудно понять, каково было его изумление и негодование, когда он обнаружил в журнале свою собственную статью, опублико­ванную под именем Лотара. Его одного.

Но самое примечательное случилось потом, когда Фёдоров вежливо, тщательно подбирая слова, высказал свой упрёк. Лотар Клюге ничуть не смутился, а быстро разыскал их давний договор и доказал, что он нисколько не погрешил против какого-либо из его пунктов, а вот Фёдоров в силу незнания немецкого права и своего русского образа мысли просто, что называется, попался и подписал невыгодный для себя договор – вот и всё! И по улыбке Лотара, и из его слов стало понятно, что именно так и замышлялось его немецким партнёром всё это мнимое сотрудничество. Фёдоров выпил чашку чая, не притронувшись ни к сахару, ни к одной из трёх положенных на блюдце вафель, и ушёл из дома своего знакомого с горьким осадком в душе.

Ещё более примечательным оказалось то, что Фёдоров не сумел извлечь из своей ошибки урока. Лет семь спустя, его познакомили с Гюнтером Вёрстером из универси­тета в Марбурге. Этот историк интересовался первыми послевоенными годами Кёнигсберга-Калининграда, а Фёдоров как раз заканчивал свою книгу об этом периоде, монографию историко-правового характера. Оба исследо­вателя быстро нашли и общий язык, и общие интересы. Гюнтер сказал, что оформит для Фёдорова двух-трёхмесяч– ную командировку в университет Марбурга, дал список документов, которые надлежало представить, и анкеты. Потом, когда Фёдоровым были собраны, оформлены и переданы Вёрстеру все необходимые бумаги, тот позвонил и сообщил, что вопрос решён положительно: весной будущего года его и Викторию на всё лето приглашают в Марбург для исследовательской работы. В конце телефонной беседы Гюнтер спросил, не может ли Фёдоров найти в архиве пару интересовавших его документов. Алексей Витальевич уже через неделю нашёл искомое, скопировал и позвонил своему новому другу. Тот был рад и выразил свою благодарность. А ещё через месяц Фёдоров с оказией передал копии архивных документов в Марбург.

Прошла зима, весна, наступило лето, но обещанного вызова всё не было. С трудом дозвонившись до Вёрстера, Фёдоров услышал то, что подействовало как ледяной душ: вызова не будет, ведь это связано с расходами для универси– 186 тета, а они излишни, так как требующиеся редкие документы Фёдоров сам, добровольно и безвозмездно переслал в Марбург. Осенью того же двухтысячного года Фёдоров сумел через другого своего знакомого в Германии получить копию протокола заседания, на котором рассматривался вопрос о приглашении российского учёного с женой в Университет Марбурга. Содержание повергло Фёдорова в шок, а Петер Кноль (так звали знакомого, добывшего прото­кол) с сочувствием сказал:

- Это – рынок, Алексис. Чего ты ждал, если всё продаётся и покупается! Что могут значить обещания и данное тебе честное слово, когда речь идёт о деньгах? Тебе следо­вало посоветоваться со мной. Я бы тебя научил, как правильно поступить!

- Спасибо, Петер, – только и смог сказать Фёдоров в ответ, тяжело поднялся и направился к выходу.

Эгоизм, нацеленность на личную выгоду в целях потребления и удовольствий, отказ от моральных принципов ради денег, разобщённость и равнодушие людей, приземлён– ность интересов – это и многое другое, проверенное личным опытом, навсегда отвратило Алексея Витальевича от западного образа жизни, этого неизбежного порождения так называемого "свободного рынка".

Фёдоров и раньше, в советские годы, встречаясь на международных конференциях с иностранными учёными, удивлялся тому, что при высочайшей материальной оснащён­ности своих лабораторий и богатстве экспериментальной базы они не в состоянии сделать широких теоретических обобщений, связать свои данные с результатами исследо­ваний смежных наук и даже близких направлений.

Более того, западные учёные зачастую не делали даже тех выводов из своих экспериментов, которые, казалось, напрашивались сами собой. Конечно, и на Западе было множество талантливых, объективно и широко мыслящих учёных, но организация науки была такова, что общий уро­вень и глубина теоретических обобщений, сделанных нашими учёными, неизменно оказывались выше. Средний, то есть, типичный уровень советского учёного был выше. Если такие, как Маргарита Ершова с подружками были здесь – неприят­ным исключением, там – скорее правилом! Фёдоров часто беседовал с коллегами-соотечественниками на эту тему.

И всякий раз находил подтверждение своим догадкам: не только организация науки, но и сам уклад жизни, воспитанное с детства мировоззрение учёных богатого Запада приводили к тому, что итог оказывался не в его пользу, а в пользу советской системы. При своих 4% в численности населения Земли и миллионе отечественных учёных СССР к восьмидесятым годам XX века обеспечивал около 1/3 мировых фундаментальных исследований и около 1/4 результатов прикладных наук. Именно эти результаты и использовались Западом для упрочения своего благополу­чия. Что же будет теперь, когда Запад, прежде всего США, с помощью своей пятой колонны в СССР (а теперь – в России) начисто отпилил сук русской науки, на котором это благополучие держалось?

Как бы то ни было, а Фёдоров никогда не стремился жить на Западе. Он точно знал, что вскоре его потянуло бы на разоряемую, разрушаемую, обнищавшую Родину. Впро­чем, теперь и время работало против него: Западу были нужны лишь молодые, желательно до 40 лет, а Фёдорову перевалило за пятьдесят, когда он, уступая просьбам матери, страдавшей от его невостребованности и фактической безра­ботицы дома, попробовал получить временный контракт в ФРГ. Самое интересное, что в 2002 году в ФРГ его уже согла­сились было взять на работу учёным-исследователем в одну крупную фармацевтическую фирму, но, увидев российский паспорт, тут же аннулировали предложение. Оказалось, работодатель полагал, что перед ним гражданин ФРГ, так называемый поздний переселенец из бывшего СССР.