Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова

Результаты проверки привели опытного разведчика в ужас, хотя в одиночку ему удалось осуществить лишь самые первые шаги, элементарные меры. Он принял решение: медлить нельзя, иначе будет поздно! После этого генерал незамедлительно приступил к разработке плана и легенды, необходимых для перевода Десятого в Москву. Используя личные, не контролируемые никем связи, подготовил частную квартиру для размещения в ней Фёдорова на первое время; через достаточно длинную цепочку подставных лиц заручился поддержкой для перевода его в один из НИИ в качестве докторанта. Самым трудным, как выяснилось, было делать всё самому, но при этом не „засвечиваться". Оказывается, находясь на руководящей должности, он поотвык от непосредственной агентурной работы.

На тридцатое декабря он лично приобрёл обратный купейный билет до Москвы и отправил его обычным пись­мом в Воронеж на главпочтамт, „до востребования". О таком способе связи он условился с Десятым без малого месяц назад – на всё той же второй ноябрьской встрече. В ожидании приезда Фёдорова Шебуршин не сидел без дела. Нет, речь шла не о обычных служебных обязанностях (которые, кстати, он теперь постепенно, но неуклонно изменял). Генерал продумал и составил список неотложных практических дел и сведений, которых недостаёт для их выполнения и которые теперь обязан был ему предоставить Десятый. А пока что, до Нового года, придётся несколько дней подождать необходимых ответов. Но это обстоятельство уже не так сильно тревожило генерала, как в первые дни после выявления им предателей в самой Конторе. Непонятно почему, но теперь генералом всё более овладевало интуитив­ное предчувствие успеха, благоприятного исхода в тяжком и многосложном, сверхответственном, но таком благородном и нужном деле спасения Страны, её Народа, в возвращении их на роль Ведущих в развитии Человечества, что было незаметно утрачено после убийства Сталина и речи Хрущёва, написанной для него в ЦРУ.

Вскоре после утверждения ВАК докторской степени, в один из по-особому душных июльских дней 1984 года Фёдоров подошёл к полуоткрытому окну своей тесной одно­комнатной квартирки в Ясенево и выглянул наружу. Отсюда, с третьего этажа было прекрасно видно, как ребятня играет в просторном дворе. Тридцатиградусная жара их видимо совершенно не тяготила. Вот группа девочек среднего школьного возраста играет в классики. Трое малышей увле­чённо строят в песочнице башню, а худощавый подросток из соседнего подъезда, сосредоточенно возится с мотоцик­лом. Июль – разгар каникул. К тому же, сегодня суббота.

Алексей Витальевич подошёл к тумбочке, на которой было установлено два телефона – обычный и "вертушка", по которой он мог, не опасаясь прослушивания, связаться с председателем КГБ генерал-полковником Шебуршиным. Фёдоров прекрасно знал, что генерал сегодня, как, впрочем, и во все остальные субботние дни, на работе. Но он не любил, чтобы его в эти дни тревожили без крайней нужды. Субботы генерал посвящал планированию работы. Как правило, часов до двенадцати он работал в одиночку, а затем следовали вызовы руководителей тех управлений или отделов, чья работа требовала в этот момент особого внимания шефа.

Время сейчас было особенно ответственным и напряжённым. После смерти генсека Андропова, последо­вавшей 9 февраля, СССР оказался в глубокой междуна­родной изоляции. Этому в немалой степени содействовали те самые шаги в "разрядке", с односторонними уступками Западу, на которые пошёл Андропов. Среди прочего, он предпринял вывоз и уничтожение наших ракет в европейской части страны. Поспособствовала бы изоляции и та прово­кация в сентябре восемьдесят третьего, когда американцы разыграли спектакль с якобы сбитым над нашей территорией южнокорейским лайнером. Благодаря Фёдорову истину удалось своевременно вскрыть и обнародовать. На самом– то деле был послан самолёт-разведчик. А пассажирский самолёт использовался как прикрытие и был затоплен самими американцами в совершенно другом месте. Людей они никогда не жалели: что там какие-то десятки пассажиров в сравнении с более чем сотней миллионов индейцев, уничтоженных в начале истории США. Кроме того, коренные жители Северной Америки до конца двадцатых годов XX века считались в США иностранцами!

Без малого год Фёдоров безвыездно находился в Москве. Вначале на нелегальном положении, хотя и как докторант с периферии. Но это было лишь легендой, прикры­тием, позволявшим Алексею Витальевичу не быть ни в Воронеже, ни в том московском НИИ, к которому его прикрепили в качестве докторанта. Жил он без прописки в частных квартирах, поиск которых организовывал для него Шебуршин. Генерал требовал от Фёдорова немедленной смены такого жилья по его сигналу. За девятнадцать меся­цев, прошедших с памятного дня их встречи на подмосковной даче в конце ноября 1982 года, сделано было немало, но далеко не достаточно, чтобы успокаиваться или считать, что катастрофа уже не может свершиться.

Отношения с генералом сложились своеобразные. Ещё во время ноябрьской встречи в восемьдесят втором тот потребовал, чтобы Фёдоров в общении с ним забыл о его генеральском звании и должности, обращался только по имени и отчеству. Генерал утверждал, что они соратники и что субординация мешает их совместной конспиративной работе. Сам же он обращался к Фёдорову на равных, всегда уважительно, по имени и отчеству. Прибегал к таким оборотам речи: "Что бы вы могли мне здесь посоветовать?" "Не считаете ли вы, что я должен. ?" " Ну, давайте, предла­гайте, какое решение в этом вопросе нам следует принять!" И такой стиль действительно помог: Фёдоров чувствовал себя свободно, держался раскованно, что способствовало лучшей работе и его мыслительного аппарата, и памяти, и генерации идей. Порой было невозможно определить, кому из них двоих принадлежала та или иная идея, кто предложил то или другое решение.

При этом, однако, Фёдоров ни на секунду не забывал ни о той колоссальной ответственности, которую взял на себя, ни об огромном доверии, которое ему оказал начальник ПГУ КГБ СССР.

Времени было мало, а дел слишком много. К тому же, Шебуршин не мог, не имел ни возможности, ни права забросить свою официальную работу, которую требовала от него официальная должность. Тем более что внешняя разведка теперь приобрела одно из ключевых значений во всём сложном комплексе операций, необходимых для пред­отвращения государственной измены. Той измены высшего руководства СССР, что привела и к поражению страны в "холодной войне", и к последующей утрате суверенитета, и к личной трагедии Фёдорова. К тому же генерал не имел права на ошибку в выборе помощников. Так что он долгое время работал один. Нередко по восемнадцать часов в сутки. Поэтому неудивительно, что однажды Шебуршин пришёл на конспиративную встречу совершенно больным, с тёмны­ми кругами под уставшими глазами. Фёдоров почувствовал острую жалость: ведь это он втянул человека во все эти тяжкие хлопоты, взвалил на его плечи груз такой ответствен­ности. Вот из-за этого-то в один из важных моментов беседы, когда генерал бросил карандаш и с гримасой на лице стал растирать затылок, он не выдержал и сказал: