Марианна Алферова - Тайна «Нереиды»

— Тебе надо в больницу, Юний, — сказал Курций. — Или будет слишком поздно.

— Не мешай, — только и услышал вигил в ответ. Вер двинулся в глубь дома, сделал несколько шагов и остановился, собираясь с силами, и вновь совершил бросок, превозмогая слабость. Наконец; добрался до спальни и, обессиленный, повалился на ложе.

— Юний Вер, тебе надо в больницу, — повторил вигил, усаживаясь на старый сундук подле кровати.

— Это не болезнь.

Вер тяжело дышал, на висках блестели бисеринки пота. Если это не болезнь, то что же?

— Может, Элию сообщить? — предложил Курций.

— Нет! — выдохнул Вер и протестующе вскинул руку. — Элию ни слова.

— Как знаешь. — Курций не мог понять, почему больной прячется в доме, как затравленный зверь, избегая помощи.

— Расскажи, с чем пришел. Узнал?

— И да, и нет. Помнишь папку, что я нашел в доме Элия? Там была ничего не значащая на первый взгляд записка. Несколько цифр. Но число-то, смотрю, знакомое, как дата собственного рождения. Эге, говорю себе, да это же секретный код когорты «Нереида»… А на обороте написано «Макций Проб»… Ты слушаешь меня? — прервал сам себя Курций, приметив, что Юний Вер прикрыл глаза.

— Да… стараюсь… — Вер облизнул воспаленные губы. — Код «Нереиды»…

— Я с этой писулькой подался в контору адвоката. Протягиваю письмецо, и через час — долго искали — выносят металлический ящик.

— Ты украл документы Элия, — констатировал Вер. — Не думаю, что мой друг придет от этого в восторг.

Но старого вигила не так-то просто было смутить.

— В ящике было всего две бумаги. Первая — перечень документов, которые были уничтожены после гибели «Нереиды». Все данные расследования сожгли по личному приказу императора. А вторая бумага — письмо трибуна «Нереиды» Корнелия Икела Адриану, отцу Элия. Письмо вежливое. Всякие прости, извини… «но открыть тебе, сиятельный, подробности гибели когорты не могу. В интересах родственников легионеров». Именно так и сказана — «в интересах родственников».

— И все? — Юний Вер сел на кровати. Курцию показалось, что под туникой больной что-то прячет — то ли большое яблоко, то ли мячик.

— И все. Странная история. Если эти две бумажки хранились в тайнике Макция Проба, то что же было в самих документах? Кто уничтожил когорту сопляков, которые никогда не воевали?

— Ты говоришь — они не воевали. Но ты же был среди них… тебя ранили, ты попал в больницу…

— Я был болен, а не ранен. Маялся поносом.

— Думаешь, их убили?

— Не знаю. Хорошие были ребята. Ну, может, рассуждали лишку о высших материях и Космическом разуме, да о таких вещах, в которых я мало понимаю. Жаль, что все они погибли.

— Все, кроме Корнелия Икела, — напомнил Юний Вер. — Где это произошло?

— В какой-то крепости в Нижней Германии. Там есть колодец, который называют колодцем Нереиды. Удивительное совпадение. Когорта «Нереида», колодец Нереиды… А крепость-то далеко от моря.

— Нереида… — прошептал Вер.

Так почему же их убили? Молодых аристократов, дерзких и бесшабашных, готовых на подвиги ради Великого Рима. Вер был среди них в ту ночь несмышленым мальчишкой. И ничего не помнил. Когда Вер напрягал память, мерещилось ему какое-то помещение, то ли погреб, то ли подвал. Свет факелов. И множество людей. Он ощущал их тепло, их боль. Но лиц не помнил.

Или боялся вспомнить лица, глаза и улыбки? Стер из памяти, чтобы не задохнуться от жалости. Доброта — это жалость, — придумал он для себя простую формулу. А жалость по отношению к самому себе — тоже доброта?

— Мама, мамочка, что же произошло? — шептал Вер. — Почему ты умерла? Почему?

"Вчера состоялось закрытое заседание сената. Как всегда в таких случаях, протокол не велся. Известно лишь, что Цезарь обратился к сенату с просьбой открыть Сивиллины книги [1] В Сивиллиных книгах содержались пророчества и указания, что делать, дабы избежать бед: ввести новый — культ, произвести жертвоприношения и т. д. Книги хранились в храме Юпитера Капитолийского и их открывали только по решению сената. Хранили и толковали книги особые жрецы — квиндецимвиры. Для простых смертных книги были запретны. . Сенат согласился. Решение принято большинством голосов. Чем вызвана просьба Цезаря, держится в тайне. Стоит ли напоминать, что сенат разрешает открыть Сивиллины книги лишь в тяжелые и смутные времена. Когда-то Кумекая Сивилла явилась к Римскому царю Тарквинию Гордому и предложила купить девять книг предсказаний за триста золотых. Царь отказался. Тогда Сивилла сожгла три книги и потребовала за оставшиеся те же деньги. Опять отказ. Сивилла сожгла следующие три свитка и снова запросила прежнюю цену, грозя уничтожить все. Царь наконец заглянул в книги, был поражен и велел заплатить Сивилле золотом. Это так похоже на людей — сначала перечить и отказываться, а потом платить полную цену за уцелевшие остатки. Что предрекут нам Сивиллины книги в этот раз? Какое чудовищное жертвоприношение? Какой немыслимый обряд? Неведомо. Но последний свиток развернут почти до конца. Мы приближаемся к «сожженной» части истории".

Рим засыпал и просыпался под неумолчные кошачьи песни. Песни были заунывны и печальны. Душераздирающее «мяу» не давало двуногим обитателям города спать.

Но не коты тревожили сон Юния Вера. Несколько ночей он не смыкал глаз. Лежал и смотрел в потолок. Он потерял счет времени. Он многому потерял счет. Не мог даже вспомнить, куда выходят окна спальни. Сквозь деревянную решетку падали косые солнечные лучи. Утро?.. Наконец?..

Вер провел ладонью по лицу. Лоб был влажен. Бок жгло. Казалось, внутри копошилась живая тварь и грызла тело. Вер зачем-то ощупал бок. В который раз. Желвак под кожей еще больше набух и затвердел. Именно к этому месту Юний Вер прижимал свинцовый ящик с кусками черной руды. Теперь-то он знал, что в ящике был оксид урана. А может, он знал это и прежде? Но к чему все знания, если он мог думать только о проклятой опухоли. Подобно капризной красотке, она требовала постоянного внимания. Стоило прилепиться мыслью к чему-то другому, как опухоль тут же напоминала о себе.

И Вер не выдержал.

— Кто-нибудь, на помощь! — заорал он. Никто не услышит, но он кричал вновь и вновь. Каждый крик отзывался в боку взрывом боли.

— Не могу больше, не могу… — вконец обессиленный, прошептал Вер, сползая с кровати.

Шатаясь, как пьяный, добрался до ванной, ополоснул лицо под краном, надел чистое и вызвал таксомотор. Водитель не стал спрашивать, куда везти — вмиг домчал до Эсквилинской больницы, к вестибулу ракового корпуса.

В просторном атрии, отделанным зеленоватым мрамором, дожидалось несколько человек. На крайней скамье сидела девушка лет двадцати, устало прислонившись головой к барельефу. От ресниц на белую щеку падала сиреневая тень. Тонко очерченный девичий профиль померещился Веру медальоном на дорогом саркофаге. Вер смотрел на девушку и не мог отвести глаз. А опухоль в боку бешено пульсировала, будто просила: «Уйдем отсюда немедленно, уйдем, уйдем, уйдем…» Но Вер не подчинился. Раб язвы взбунтовался. Вер опустился на скамью рядом с девушкой и принялся ждать. Он вглядывался в лица ожидающих, ему хотелось коснуться каждого и утешить… Вер дотронулся до плеча девушки. Она повернула голову, отрешенно посмотрела на гладиатора.