Андрей Валентинов - Царь-Космос

Блюмкин шел по-прежнему впереди, неизвестный – тот, что советовал не рисковать, сзади. Редкие прохожие, сразу сообразив, что дело нечисто, старались обходить их стороной. Не убежишь и на помощь не позовешь…

– …У нас ее всюду ищут, и в соседнем уезде ищут. А товарища Громового арестовали, упустил, мол, бдительность потерял. Так это она, Четветак, была с вами?

Девушка почти не слушала, пытаясь подсчитать шансы. Если отведут на Лубянку, можно будет вытребовать начальство. Удостоверение и партбилет при ней, плохо, что телеграмму порвать не успела… Шли, однако, недолго и совсем не в сторону Лубянской площади. Миновав небольшой перекресток, Блюмкин уверенно свернул в одну из подворотен.

– За мной!

Сердце сжалось. Выходит, даже не арест? Зотова запоздало пожалела, что не попыталась вырваться в набитом людьми зале. Там, по крайней мере, был шанс.

За подворотней оказался небольшой двор-колодец. Рассмотреть его Ольга не успела – Блюмкин уже стоял возле дверей ближайшего подъезда.

– Вниз, – распорядился он. – Там открыто.

– Сейчас будут ступеньки, – предупредил вежливый голос сзади. – Осторожнее, пожалуйста.

– Вы что – добрый следователь? – не выдержала девушка и резко обернулась.

Крепкий парень в зимней куртке и кепке вынул правую руку из кармана.

Улыбнулся.

– Я не следователь. Пантёлкин Леонид Семенович, бывший старший уполномоченный ВЧК.

Внизу оказался подвал, в подвале – уголь огромной черной кучей, электрический светильник под железным колпаком и две лопаты у стены. В центре место расчищено, как раз, чтобы тесной толпою постоять.

Зашли. Блюмкин, прочих пропустив, дверь на щеколду запер да там же остался, вроде сторожа. Прочие дальше проследовали, к самому углю.

– Теперь можно? – оперуполномоченному Синцову явно не терпелось. – Товарищ Зотова, так что там с девочкой? Уж, извините, но ответить вам придется.

Шинель свою серую с зелеными «разговорами» гэпэушник сменил на пальто, тоже серое. Ремень не надел, оттого стал очень походить на дезертира, из тех, что в Гражданскую по лесами прятались.

– Зотова, вы бы ответили! Всякому терпению предел положен.

Ольга еле сдержалась, чтобы не сунуть руку в карман, к телеграмме поближе. Самого Синцова она не слишком опасалась, даже если тому вздумается «шпалер» достать. Но с остальными ей не справиться.

– Товарищи! – оперуполномоченный нетерпеливо обернулся. – Помогите гражданку связать. Шинельку с нее снимите и, если можно, ножик дайте.

Пантёлкин взглянул на Блюмочку, тот молча кивнул. Бывший чекист шагнул ближе, достал из кармана куртки перчатки. Не абы какие, лайковые, тонкой серой кожи. Не спеша расправил, не спеша надел. Девушка стояла молча, глядя прямо перед собой. Дышала тихо, лицом не дрогнула, только на худой шее слева синяя жилка проступила.

Леонид пошевелил пальцами в серой коже, неторопливо развел руки.

– Ох-х-х…

Удар был настолько быстрым, что и заметить его было трудно. Дернулась правая, чуть в сторону ушла… Гэпэшуник Синцов лежал, уткнувшись лицом в жесткий уголь. Пантёлкин присел, быстро обшарил карманы, достал револьвер, пачку патронов, вытащил из внутреннего кармана пальто документы.

Встал, плечи расправил.

– А это для вас, товарищ Зотова.

На широкой ладони – небольшой квадратный пакетик. Синяя наклейка, белые буковки.

– Иголки, при нас куплены. – Блюмкин, вновь нацепив веселую улыбку, принялся спускаться вниз. – Рабочий инструмент, помогает узнать всю правду, так сказать, под-но-гот-ную. Лёня, чего стоишь, продолжай.

Пантёлкин провернул барабан трофейного револьвера, поморщился.

– Уши заткните. Товарищ Зотова, вас тоже касается.

Подождал, пока совету последуют, вновь над павшим склонился, оружие в бессильную руку вложил, поднес к самому виску товарища Синцова…

– Б-бах…

Не слишком громко вышло, даже эхо не проснулось. Блюмкин ближе подошел, пошевелил тело носком сапога, кивнул одобрительно.

– А знаешь, похоже вышло. Почуял субчик, что жареным запахло, в Столицу кинулся, понял, что не помилуют – и забился, как крыса, в подвал. Лёня, ты вещички ему верни для пущей достоверности, только иголки оставь … Зотова, что за девчонка такая? Все ГПУ на ушах, частый гребень пустили, арестные ордера выписывают. Говорят, дочь самого Деникина.

– Не знаю, – выдохнула Ольга.

Смерть не ушла, она была совсем рядом, дышала холодом в лицо, смотрела в глаза. Синцов, любитель иголок и подноготной правды, слишком увлекся, по сторонам не смотрел.

Между тем, Пантёлкин достал из кармана зажигалку, щелкнул, полюбовался маленьким трепещущим огоньком.

– Яшка, дай своих турецких!

Блюмкин с явной неохотой вынул из-за пазухи большую желтую коробку. Подумал немного, протянул папиросы Ольге:

– Угощайся, Зотова. А то таскаешь в кобуре всякую отраву, твоей махрой лишь комаров отгонять… «О койвшен, койвшен папиросен, ком зи мир, зольдатен унд матросен…» Только, товарищи, окурки здесь не бросайте, чтоб сыскари лишнее не увидели.

Девушка протянула одеревеневшие пальцы, с трудом ухватила зубами мундштук…

С выражением пропел Блюмкин, доставая собственную зажигалку и прикуривая.

Курили прямо над трупом. Бывший замкомэск, преодолевая смертное оцепенение, принялась незаметно присматриваться и выводы делать. Ребята были, конечно, тертые, воевавшие, видевшие смоленого волка – что Яшка Блюмкин, что вежливый парень Леонид. Она тоже воевала и врагов по головке не гладила, однако имелась и разница… Бывшая гимназистка седьмого класса была солдатом, а не палачом.

Блюмкин сделал глубокую затяжку, мечтательно улыбнулся:

– Эх, жаль, нет здесь Сереги Есенина! Он бы чистую работу оценил. В Харькове, в 1919-м, ходили мы с ним на исполнение, так он чуть не пищал от восторга. Не смерть ему нравилась. Он, душа наивная, всё понять не мог. Как это, мол, так получается? Человек, образ Божий, венец творения, с целым миром в башке – и пулька дурная в девять грамм, ни ума, ни души, просто свинцовая капля. Шлеп – и нет венца творения! Когда с одной пули раба божьего валили, очень ему нравилось… Нам твоя девка не нужна, Зотова. Дурак этот, Синцов, на тебя вывел, но интерес у нас совсем даже другой. Веришь?

Ольга чуть не поперхнулась дымом.

– Верю.

– Вот и прекрасно. Все остальное от тебя зависит. Глядишь, и не придется помирать. Ты где сейчас служишь?

Девушка прикрыла глаза, собираясь с силами. Началось!