Валерий Белоусов - Раскинулось море широко

Нет… просто найти подходящий 'казус белли' в нашем мире, насквозь пропитанном торгашеством - ох как непросто.

Вот, допустим, взяли и убили… кого-нибудь.

Ну, например, принца какого… или эрц-герцога… ну хоть бы и австро-венгерского.

Франца-Фердинанда, к примеру.

Взял, положим, какой-нибудь гимназист - о, Гаврила! Да! ('Служил Гаврила террористам, Гаврила принцев убивал…) револьвер да и ухлопал означенного Фердинанда нашего, когда тот посетил с визитом какой-нибудь Загреб, Закопане или Сараево…и что?

Ничего-с, ровным счётом.

Потому что было! Было такое…вот в далёкой Японии Николая Александровича, Великого Князя, Цесаревича- зарезали. Война же от этого не началась? То есть началась, конечно- но не тогда и совсем не из-за этого.

Зарезали и зарезали. Императоры списались, дипломаты принесли положенные соболезнования…мир и не вздрогнул.

Как сказал один мудрый человек:'Знал я двух Фердинандов… и обоих мне ни капельки не жалко!'

А белёк- судари мои… белёк- это деньги! Большие деньги, которые лежат себе на весеннем подтаявшем льду и блеят, как ягнёнок…

… Глядя вверх круглыми черными глазами, похожими на пуговички, ужасно милый, похожий на большую плюшевую игрушку, новорожденный малыш неуклюже опирался своими маленькими плавничками о зеленоватую морскую льдину…

Скользя по солёному беломорскому льду своими подкованными гвоздями моржовыми бахилами, Йорге Йоргесуккинсон осторожно подошёл поближе к бельку, внимательно посмотрел ему в глаза, нежно и ласково улыбнулся- и с размаху врезал ему по черепу тяжёлой дубиной.

Череп с хрустом проломился. Белёк вякнул, дёрнулся и затих…вокруг его головы быстро расплывалась на белом снежку красная лужица.

Йорге довольно ухмыльнулся - десять крон-то не лишние!

Да…ещё один… один из трёхсот тысяч бельков, забитых норвежскими промысловиками, в этом только что начавшемся сезоне…

Много это или мало? Да тюленей в Белом море всего - семь миллионов голов. Так что это не то, что много. Это катастрофически много!

… Доцент Петровской сельско-хозяйственной Академии, той, что раскинула привольно свои двухэтажные, красно-кирпичные корпуса далеко за окраиной Москвы- так что туда ходит специальный паровой(!) трамвайчик от Савёловского вокзала, Аркадий Клементъевич Темирзяев это прекрасно понимал.

'А Вы понимаете?'- тонкий палец учёного мужа качался у самого носа архангельского генерал-губернатора.

Бедный сатрап, управляющий территорией, простёршейся от Череповца на Шексне до Колы на Мурмане, что по размеру побольше двух Франций будет, испуганно вжался в глубины своего кресла, безуспешно стараясь отодвинутся от явно опасного безумца- ещё, пожалуй, кинется…

'Н-но…что же я могу, профессор?'

'Доцент!'

'Тем более! У меня одно -единственное таможенное судно 'Бакан', от Морпогранохраны, на весь Север… да и то- ещё из Кронштадта не выходило.

Вишь ты, не могут наши пограничники в Архангельском или в Соломбале зимовать, ну никак не могут. Так что… Ждите!'

'Так пока мы будем тут ждать, проклятые хищники нанесут нам невосполнимый- слышите Вы, бюрократ? Чинуша! суконное рыло!- невосполнимый ущерб!Вы Россию не любите! Не русский Вы человек!'

Генерал-губернатор, Павел Михайлович (в девичестве Пауль -Михель) Канцеленбоген, густо покраснел:'Да… Как Вы смеете! Такое! Мне, русскому генералу! Православному! Говорить! Стыдитесь!'

Доцент немного остепенился:'Виноват, погорячился…но поймите и Вы меня! Ведь грабят! Грабят Отечество…'

Генерал сочувственно покачал головой:'Понимаю Вашу горячность… я и сам, когда молодым был, за Русь-Матушку любому… да. Невзирая.

Но что же можно предпринять? Не представляю…'

Темирзяев заговорщицки наклонился к уху власть подержащего…

… Буквально через день, по каналу, пробитому портовым ледокольным буксиром 'Пайлот', из аванпорта Архангельска, Экономии, вышли три зверобойные шхуны, над которыми развевались черные флаги 'Чёрной Гвардии'…

… Помощник лекаря Константин Измайлов налил опреснённой воды в большую стеклянную банку, потом, зачистив концы электропровода, подсоединил один провод к серебряной ложке, украденной (позаимствованной) боцманом из офицерского буфета, а второй- к стальной вилке.

Перекрестясь, сунул вилку в розетку, на которой красным было начертано:'Постоянный Токъ, 21 вольтъ'

Осторожно, держа контакты изящными руками в резиновых медицинских перчатках, опустил их в воду…

Над ложечкой тут же заклубилось облачко ионизированного серебра.

Спустя несколько минут Измайлов выдернул вилку, поболтал получившийся раствор и строгим, звонким голосом произнёс:'Ну, Николай Григорьевич, снимайте штаны!'

Дрожащими от страха пальцами, похожими больше на сосиски, боцман расстегнул флотский ремень…

'Хэта, зачеммени воно? Мне бы капелек каких…'

'Будут Вам и капельки, а пока…'

Измайлов достал из стерлизатора что- то блестящее никелировкой, стальное, длинное…

Боцман явственно побледнел.

'Ну, дорогой, обнажите головку… так, держите покрепче…'

'Ай-ай-ай…'

'Фу, как стыдно… такой большой, а…и совсем не больно!'

'Ай-ай-ай…'

'Всё, всё уже…помочитесь…да не стесняйтесь, я отвернусь…'

'О-о-о… харно! О-о-о…слухай, дочка… а резь-то и прошла? Христом Бохом, як Исус свят…не чешется!'

'Зачешется ещё…вечером приходите…как Вы меня назвали?'

'Да шо ж я, дивку николы не бачив? Да ты не лякайся, доню! С 'Херсону' выдачи немае!'

'Спасибо Вам, Николай Григорьевич…'

'Да нимае за шо… '

И, надев бескозырку, гордый скиталец морей, выпив свои капельки, отправился на палубу…

…'Матрос Крейсерсон! Ко мне, мухою…шо робышь?'

'Да что сказал - киянкой палубный настил ровняю…'

'Бросай усё, мигом на полуют…'

Через несколько минут бравый рыженький матросик уже красил подволок церковной палубы… но не успела кисть сделать и пары мазков,как он получил здоровенного леща…

Обернувшись, Евгений увидел старого боцмана. В руках у него была давешняя киянка.

'Шо ты бачишь?'

'Молоток, деревянный…'

'Ни, молоток деревъянный, брошенный распиздяем! Откуда взят?'

'Со щита…'

'Щит при этом не закрыт, киянка осталась валятся на палубе…

Слухай сюды. У нас закон такой: Взял вещь- положи на место и ежели было закрыто- закрой…а ежели шторм, пробоина, мрак- где ту киянку искать, колы ты её на палубе бросила?И-ех, баба она баба и есть. Дура пошлая…'

'Как-кая баба?!'

'Да уж известно, какая… так, ты- давай крась получше, поровнее, и краски так много не ложи… понятно ли?

Ну и харно…эх, драть тебя вперехлёст через… тьфу. И не поговоришь ведь уже по-человечьему…

Грехи, грехи наши тяжкие. Крась, давай, побегушница…устанешь- приходи на камбуз, я коку сказал, чтоб готовил тебе - чего захочешь… эх, деревня ты сухопутная…'