Валерий Белоусов - Раскинулось море широко

В 10 ч. утра, как обычно, паровой катер повез рабочим партиям, отряженным для устройства батарей на сухопутном фронте, обед, исполнил поручение и вернулся, но когда пристал к трапу, то одного из прислуги вывели под руки

- 'Что такое?'

- 'Так что, Ваше Высокоблагородие, еще как туда шли, 'она' близко вдарила' - докладывал старшина, - 'и значит задело Харченку, но только в мякоть. Пощупали: кость цельная, ногой действует. Сам сказывал: 'для че ворочаться, только щи команде доставите холодные, и ругаться будут', а мы его в лучшем виде перевязали.

По счастью рана оказалась несерьезной.

Перед командным обедом (или нашим завтраком), около 11 ч. утра, неприятельские снаряды стали ложиться особенно удачно.

Я стоял на верхнем мостике 'Амура', когда один из них ударил в 'Ретвизан' (между его кормой и нашим носом было не больше 20 сажен). Снаряд только задел его левый борт, близ трапа, разорвался, разнес две шлюпки, стоявшие у борта, одну из них зажег и осыпал осколками тут же находившийся портовый буксирный и водоотливной пароход 'Силач'.

- Счастливо отделались, - подумал я, - сажени 2-3 правее и угодило бы прямо в кормовой бомбовый погреб.

Однако на броненосце что-то усиленно забегали. Вот он отдал носовые швартовы, с помощью 'Силача' развернулся вправо и выбросился на отмель носом, который заметно для глаза садился все глубже. Впоследствии выяснилось, что взрывом снаряда повредило кессон, подведенный под пробоину.

Не прошло и нескольких минут, как новый снаряд ударил его в правый борт (теперь обращенный к югу), близ ватерлинии, под кормовой башней. Броня выдержала, и когда разошелся столб дыма и водяных брызг, мы увидели на месте удара только бурое пятно. Пробоины не было.

- ' Не везет 'Ретвизану'! '- промолвил стоявший рядом со мной вахтенный начальник.

- 'Так что кушать подано!' - доложил внезапно появившийся старший вестовой.

Я спустился в кают-компанию.

Завтрак прошел очень оживленно, оживленнее даже, чем обыкновенно. Шутили, пересмеивались. Откровенно говоря, я не предполагал, что за нашим столом может вестись подобная беседа, вся пересыпанная блестками истинного юмора. Давно уже не приходилось сидеть в таком милом обществе, принимать участие в таком интересном разговоре.

- 'Зря снаряды тратят! Все равно, что в пустое место!'

- 'Говорите pro domo sua, - надменно заявил старший артиллерист, - я себя отнюдь не считаю за пустое место, и если бы японцам удалось меня ухлопать, то это конечно стоит 12-дюймового снаряда, и даже не одного!'

К концу завтрака организовалось своеобразное petit jeu d'esprit. В наружных дверях поставили вестового (кают-компания помещалась на верхней палубе), и тотчас после взрыва снаряда желающие высказывали свое мнение, куда он попал: в воду, на берег, вправо, влево, спереди, сзади и далеко ли? Руководствовались характером и интенсивностью звука. Всякая попытка выглянуть в окно останавливалась энергичным возгласом: 'не передергивать!'

Доклад беспристрастного свидетеля - вестового - разрешал пари.

'Взирая на беспечную веселость сих героев, из угрозы смерти создавших себе невинную забаву, можно ли было не воскликнуть в сердечном умилении: такова сила любви к родине!' - так сказал бы Карамзин, а я записал в свой дневник: 'какова сила человеческого самолюбия (или тщеславия?) во время взвинченного подходящим словом или поступком! Не будь здесь Макарова, и эти же люди, прикрываясь свыше данным лозунгом 'беречь и не рисковать', были бы способны прятаться за траверзами, построенными из мешков с углем. А теперь они бравировали друг перед другом, ревниво оглядывались на соседей - не подметит ли кто-нибудь хоть мимолетной тени беспокойства на их лице, дружески подсмеивались над молодыми матросами, кланявшимися перед шуршащими в воздухе осколками. И этим 'низкопоклонникам' было стыдно. Они оправдывались тем, что 'невзначай', 'не подумал', 'само вышло'…

Беспредельна сила могучей воли, умеющей подчинить себе волю других! Да, но только в том случае, когда эта единая воля сама всецело отдалась служению идее, объединяющей массы, покорные ей 'не токмо за страх, но за совесть…'

Завтрак приходил к концу. Мы пили кофе. Я невольно и от души смеялся над негодованием старшего механика, который, несколько туговатый на правое ухо, все звуки естественно относил к левой стороне и все время проигрывал, чем возбуждал неудержимую веселость мичманов, остривших, что если бомбардировки будут хоть по два раза в неделю, то вино к столу будет подаваться 'механически'.

Неожиданный удар, такой резкий, что запрыгала по столу и зазвенела посуда…

Я схватил фуражку и выбежал на палубу. По счастью, обошлось благополучно. Снаряд упал и разорвался саженях в 10 от нашего левого борта, против переднего мостика. Осколками сделало нисколько дыр в шлюпках, вентиляторах, кое-что перебило на мостике, но никого не задело. Огонь по-видимому снова был направлен на нашу линию. Следующий снаряд лег почти вплотную к нам, но не разорвался. Только поднятый им водяной столб целиком обрушился на палубу, угостив холодным душем группу собравшихся здесь матросов.

Взрывы хохота и веселых окриков…

- 'Получил японскую баню? - Водой не то, что осколком! - Плевать на твой осколок - новую рубаху испортило! - Хо-хо-хо! За рубаху опасается! Лоб - тот всякий осколок выдержит! - Не всякий осколок в лоб! '- гудела команда.

- 'Расходись! Честью говорю: расходись! - сердился боцман, - сказано: лишним наверху не быть! Укройся!'

- 'Лается тоже! А сам с 'господами' на мостики маячит! Куды от 'нее' укроешься? На чистоту лучше? - 'Борода' то, чего, утресь, сделал? Верно, что! - пропадай моя голова, зато пример покажу! - Так-то! - А он - укройся! '- ворчали в расходившихся кучках.

Вот разорвался снаряд впереди и влево от нас, под самой кормой 'Дианы'. Там забегали люди, заработали пожарные помпы. Другой 'крякнул' у борта 'Казани', стоявшей позади нас.

- 'Чуть-чуть не попал! Хорошо что 'чуть-чуть' не считается' - сострил кто-то.

Однако с 'Казани' семафором просили прислать врача (их собственный был болен), значит были раненые.

Один 'чемодан' угодил в бруствер мортирной батареи Золотой горы.

Около часу пополудни, когда прилив был в половине и эскадра могла бы начать свой выход в море, японцы удалились. Благодаря Богу, серьезных повреждений на судах не было. Потеряли убитыми и ранеными на эскадре около 30 человек.

Могло бы быть много хуже. Суда эскадры и порта, военные и коммерческие транспорты были так тесно скучены в бассейнах, что свободная поверхность воды вряд ли и в два раза превосходила площадь, занятую палубами кораблей, находившихся под расстрелом.

Надо было что-то делать!

И я отправился в штаб Макарова… Не знаю! Сделал бы я тоже самое, если бы Флотом и Эскадрой продолжал командовать В.? 'Не рисковать! Не высовываться!'- и так мне могли бы припомнить подрыв 'Енисея'…но всё изменилось. Мог ли я трусить?'