Юрий Корчевский - Воевода

Корчились на земле сбитые с седел татары, бились в агонии лошади.

Мы со свежими силами врубились во вражью массу. Денисий с конниками отрезал заметавшимся задним бойцам татарского отряда

пути отхода. Его всадники секли крымцев из луков и саблями, топтали падавших наездников. В ход шли и копья. Дюжий молодец слева от меня приподнял на копье неудачливого всадника, мгновение — и вот он на земле, с выпученными глазами и широко открытым ртом хватает воздух. Я работал обеими руками — зря, что ли, учился у двоерукого воина, татарина Сартака? Сабли жадно чавкали и брызгались кровью, рубя татарское тело. В таком месиве руководить боем уже нельзя — только рубить, рубить, колоть, резать… Я лишь успевал время от времени бросать взгляды налево — на Василия. Как он там, не требуется ли помощь?

Дрогнули татары, оказавшись между молотом и наковальней. И рады бы уйти, да некуда. Впереди — вологодцы, сзади — мы.

Прыснули они в стороны, уходя из-под удара поодиночке, малыми группками стали убегать, нахлестывая коней.

Были и те, что остались на лугу, только продержались они недолго. Посекли мы их всех. Дольше всех держался их мурза со слугой или телохранителем. Лихо работал он саблей и не одного нашего ратника уже ранил. Церемониться с ним я не стал, вытащил пистолет и элементарно всадил ему пулю в бок. Завалился мурза на шею коню, отчаянно завизжал слуга, соскочил с лошади, подбежал к господину, увидел, что он мертв уже, и сам бросился грудью на копья русские.

Подскакал Федор, осадил поводья коня, и тот передним копытом наступил на упавший бунчук, вмял его в раскисшую после дождя землю. Не реять ему более над землей русской…

А ко мне уже выезжает воевода вологодский Плещеев. На землю соскочил с коня, руки простер для объятия. И я спрыгнул с седла, обнял земляка.

— Ну, боярин Михайлов, выручил. Думал уже — сомнут. Едва утром встали, как из-за леска басурманы выскочили. Не все мои ратники и кольчуги успели надеть.

— Так ты что — и дозоров на ночь не выставил? — удивился я.

— Думал — дождь, грязь — не нападут.

Я покачал головой. Обернулся — вокруг знакомые по прежним походам вологодские ратники.

— Боярин, наших много полегло?

— Кто их считал? Бой-то только закончился.

— Ну — тогда бывай, удачи тебе! Мне на свою позицию надо возвращаться, пешцы там остались, лагерь не укреплен. Как бы не случилось чего. Мы теперь соседи, будешь мимо ехать — заезжай.

Мои конники заканчивали перевязывать Раны. Не обошлось и без потерь. Мы привязали тела погибших к крупам лошадей и повезли в лагерь. Похороним их с почестями в братской могиле.

Ехали назад не спеша — устали. А в голову лезли мысли: «Укрепи Плещеев лагерь да выставь вовремя дозоры, глядишь — и удалось бы избежать сегодняшней мясорубки». Полегли татары, так и наших сколько убито. Горько было видеть на обратном пути, сколько тел погибших воинов русских на лугу лежит.

И, едва вернувшись в стан, я распорядился:

— Полсотни пешцев роют братскую могилу, все остальные — рубят деревья и ставят частокол вокруг лагеря. Конникам после боя — отдыхать.

Возроптали было пешцы, дескать — не на год пришли, зачем лишняя работа, да как поговорили они с конниками и узнали, сколько воинов вологодских полегло из-за того, что татары напали на незащищенный лагерь, примолкли — сами осознали, сколь тяжек труд воина на войне — не только копьем да саблей сражаться. Ну и славно — не пришлось заставлять.

И вот могила готова. Подошли отдохнувшие конные ратники. Прервав работу, подтянулись пешцы. Мы снова провожали в последний путь погибших «за други наших» воинов, склонив над их телами полковое знамя…

К вечеру ратники успели вкопать по периметру столбы в человеческий рост, заостренные сверху. Столбы стояли не вплотную, а с зазором. Человек не протиснется и лошадь не пройдет, а экономия бревен и труда налицо, потому такое ограждение и называется не стеной или забором, а частоколом.

Для выезда оставили только два промежутка — в сторону реки и в сторону деревни. У проемов на ночь я выставил крепкие дозоры, сами проемы на ночь закрыли переносными бревенчатыми «ежами».

В эту ночь я спал спокойно. Опыт приходит после того, как сам допустишь ошибки или увидишь промахи у других. И еще один вывод я сделал: быть хорошим воином — одно, а воеводой — другое. Мыслить надо масштабнее, просчитывать действия противника, прикрывать наши уязвимые места, постигать хитрости военные — «стратегемы», как их называли, тогда и потерь будет меньше.

Вот с огненным боем совсем худо. Пушечек бы нам, хоть парочку, да пищалей. У других полков есть, только сводный полк обделили. Надо будет у князя Одоевского спросить или в Москве в Пушечном приказе с дьяком, ведающим оснащением войска, поговорить, причем даже не просить, а требовать. В конце концов, не для себя, не для личных нужд — для дела государственной важности.

Утром, после завтрака, послышались отдаленные раскаты грома. Все удивленно смотрели на небо — ни облачка! До меня не сразу дошло — Да ведь это пушки стреляют. Далеко стреляют, и их много. Одиночный выстрел не дает такого эффекта. Палят залпами, стало быть — ситуация серьезная. А ведь все пушки почти собраны в большом полку, под рукою князя. Стало быть, татары нанесли главный удар там. Жаркая, наверное, сеча кипит…

Руки зачесались поучаствовать, да невозможно. Надо стоять там, где указано главным воеводой войска. У каждого свой участок обороны.

Пушки громыхали до полудня, потом стихли. Все гадали: «Чья взяла?»

А вскоре прискакал посыльный из дозора.

— Татары, вдоль реки скачут. Сколько их — понять невозможно. Похоже — бегут из боя, ни бунчуков нет, ни заводных коней.

— Тревога! Всем в седло! Пешцам занять оборону в лагере!

Забегали ратники. Пешцы бежали к выездам, становились в ряд, выставив копья. Лучники пристроились у щелей между бревнами частокола.

Я же во главе конной части полка наметом вылетел из лагеря и помчался по берегу, вверх по течению реки. Справа от меня скакал Денисий.

Из-за поворота навстречу нам вывернула нестройная группа конных татар. Группа-то потрепана, многие без щитов, а у кого и расколоты. Завидев нас, они стали осаживать лошадей и разворачиваться. Явно настроены убегать, а не принять бой.

А у нас кровь кипела, поэтому пришпорили коней. Догнали — все-таки татарские кони уже выдохлись, а у нас застоялись, и потому несли нас легко.

Мы начали рубить тех, кого догнали. Собственно, это был не бой, а избиение. Многих порубили, но когда береговая полоса перешла в луг, татары рассыпались по нему, уходя от погони поодиночке.

— Стой! Прекратить преследование!

Мы и так уже отдалились от лагеря на пять- семь верст. И еще вопрос — не появятся ли новые татарские группы. За одиночками будем гоняться — все силы распылим.