Василий Звягинцев - Мальтийский крест. Том 2. Черная метка

Император закурил свою обычную папиросу, трезвый что в алкогольном понимании, что в эмоциональном. Обратился к президенту, совершившему самую большую ошибку в своей жизни, попытавшись с Олегом Константиновичем разговаривать, как с каким-нибудь Каверзневым или Паттон-Фантон-де Вирайоном! [22] Президент Франции в 2005–2010 гг.

Прикиньте разницу. Одному — в двадцать лет поступить в самый престижный университет САСШ, имея за спиной родителей-миллионеров, два колледжа, чудесный жизненный опыт бонвивана и недельная поездка в Париж «по девочкам» мало отличалась от «простой» выпивки в кампусе с однокурсницами. Легкая и приятная жизнь. Президентом далеко не каждый станет, но правительственным чиновником или адвокатом с не меньшим заработком — гарантированно.

Другому, пусть и урождённому Великому князю — с десяти лет воспитываться в обычном кадетском корпусе, где никого не интересует твоё происхождение. Выживешь — молодец! Сломаешься — даже ротный воспитатель за тебя не ответит, не потянул парень — и всё на этом. Потом, в девятнадцать — три года самого тяжелого в России военного училища — Николаевского кавалерийского.

Кто не знает, как весь первый семестр кожа с бёдер и голеней до мяса стирается, а в седло каждый день садиться надо, хоть умри, — тот ничего не знает. И в двадцать два — погоны корнета. Служи, куда пошлют.

Никого твои весьма относительные шансы на опереточную должность Местоблюстителя не интересуют. Почти двадцать следующих лет и оттарабанил, только в Уссурийской тайге — четыре!

И вот напротив этого, битого-перебитого, почём фунт лиха до копейки знающего человека — целый президент. И даже — великой державы. Спокойный, сытый, мясом кормленный, как казаки и две недели, бывало, конским комбикормом питавшиеся, о «территориалах» выражались.

— Ты Джеральд, одну вещь пойми, — сказал Император, опрокинув очередную стопку и подождав, пока Доджсон сделает то же. — Через полчаса мы разойдёмся, весь наш забавный разговор тобою забудется…

— А тобою — нет? — спросил президент, начавший пьянеть быстрее и ощутимее.

— У меня такое поганое свойство, я за всю жизнь не забыл ничего. Ни одной прочитанной строчки, ни одной сказанной мне или мною фразы. Речь не об этом. Пожалуйста, запомни сам и передай всем тем, кого ты считаешь соотечественниками и коллегами, а я — нет. Я, собственно, для того и прилетел, чтобы довести до всех сравнительно вменяемых людей простейшую, по идее, мысль…

Секретарь поднёс президенту стакан с двойной дозой «Алкозельцера», да ещё и чашку кофе. Император рассмеялся. Обидно, разумеется.

— Миллер, мне ещё чарку, и огурец где-нибудь поищи…

Требуемое немедленно нашлось.

— Послушай меня, Джеральд Форстерович. Ни на какие твои прерогативы я не посягаю. Всё, что слышал, смело можешь на счёт моей весёлой натуры отнести. Люблю людей разыгрывать, с кадетского корпуса привычка осталась. Там без специфического юмора не выживешь. Но вот что своим друзьям передай. — Император снова подошёл к окну, опёрся о раму плечом, опять залюбовался серым штормовым океаном. — Россия никого сдавать не будет. Не в наших это привычках. Твоя Америка от внешнего вторжения защищена. Со стороны Канады на вас никто не нападёт. Мы через Берингов пролив — тоже. По мексиканской границе можете колючее заграждение под током моря и до моря создать. В десять колов. Ваше дело. У «Чёрного интернационала» авианосных эскадр в ближайшие двадцать лет не появится. Следовательно?

— Следовательно, нам никто не угрожает, — согласился Доджсон.

— Верно. И какой вам интерес в чужие дела путаться? Изоляционизм — великолепная политика для твоей страны. Живите и развлекайтесь. Был я как-то в Лос-Анджелесе, Голливуд видел. Давайте и дальше кино снимайте, мы вам в ближайшее время тоже заказики подкинем. Сценарии и артисты найдутся…

Олег Константинович хитро посмотрел на президента.

— Ты так и не догадался, в чём мой настоящий интерес?

— Прости, Олег, до конца не понял, — развёл руками Доджсон.

— Тогда слушай. Первое — я хочу, чтобы вы, американцы, и все, кто ещё считает себя европейцами, поняли — Россия больше никогда ни для кого каштаны из огня таскать не будет. Ни, как в тринадцатом веке, мы вас от монголов заслонять не станем, ни как во времена Наполеона, в ваши разборки не полезем. Есть такая, не очень благородная Русская присказка: «Умри ты сегодня, а я завтра». Вот на этом вся внешняя политика возглавляемой мною Державы и будет основываться. Отныне и века. Хватит! Наигрались во «всесветную отзывчивость». Второе — я очень хочу, прямо мечтаю, чтобы вы, европейцы и американцы, снова научились быть нормальными людьми…

— Что значит — нормальными в твоём понимании? — спросил американский президент, загнанный в угол инвективами Императора.

— Чего же проще? — удивился Олег. — Мы перестаём вас защищать, а вы к этому очень привыкли — четырёхмиллионная русская армия и русский флот всегда окажутся там, где их ждут, и помогут, и спасут… Не так?

— Так, — согласился Доджсон и снова сболтнул лишнее. Всё же триста граммов крепкого и два бокала шампанского — многовато для слабых англосаксонских мозгов. — Ведь это ваше предназначение — спасать…

Спохватился, но поздно.

«Это же как у них, телесным и мозговым салом заплывших европейцев, нормальная, хрестоматийная шизофрения в мозгах уживается? — налился холодной, тяжёлой яростью Олег Константинович. — У всех сразу — от президентов и премьеров до последних мусорщиков. У почти миллиарда человек иудейско-христианской цивилизации. С одной стороны — русские, даже самые культурные и богатые, крупными западными фирмами владеющие, на балетных подмостках танцующие и чемпионаты мира почти по всем видам спорта выигрывающие, — всё равно тупые варвары и потенциальные бандиты. А что внешность у них самая что ни на есть арийская и женщины красивейшие в мире — так это странный каприз природы.

Зато с другой — стоит затеяться в мире по-настоящему крутой заварушке, этим, по сути, никчёмным европейцам всерьёз угрожающей, — только на русских и надежда. Не зря поручик Ненадо вспоминал, как в пятнадцатом году в Марселе француженки цветы под ноги солдатам Второй Особой бригады бросали, на шеи вешали, „Вив ля Рус“ кричали. Потому как немцы чересчур близко к Парижу подошли, и повторением тысяча восемьсот семидесятого года здорово запахло. А леса вдруг в Пиренеях как следует разгорятся — к кому первым делом за пожарными вертолётами, летающими лодками и спасателями? К русским! К норвежцам или немцам и не пробуют обращаться. Даже в голову не приходит».

Не видел ещё Доджсон разозлённого, но из последних сил сдерживающегося Императора. Это Николай Второй злиться вообще не умел, только обижаться, а предыдущие Романовы очень даже! Николай Первый Павлович чуть войну Франции не объявил, когда про него фарсовую пьеску в парижском театре поставили. Вежливо, через посла попросил эту пакость из репертуара убрать. Тогдашний президент, Луи-Наполеон, императором ещё не назначенный, заявил, что у них демократия и подобные вопросы не в его компетенции. Пришлось Николаю передать по телеграфу, что в таком случае он направит в Париж миллион зрителей в серых шинелях, которые пьеску непременно освищут. Так и сняли — никакая демократия не помешала.