Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко

Зато как Остапчука стрельнули, вместе со всей кодлой. Он чи сватал дочку, чи еще шо - мы и зашли. Офицер, в красивых новых сапогах, денщик ихний, морда рябая, Остапчук, в новом пиджаке, дочка его в платье паскудного фасона. Сидят, чай с пирожками пьют. Да только тот денщик живучий сильно оказался, а у атамана осечка вышла. Той чортов студент ту малую заразу в сторону пхнул, а самому пуля и досталась. Устим еще в дочкины мозги вступил, они по полу разлетелись и трошки стенку вымазали. Гуртовой спокойненько так обрез перезарядил, пирожок с тарелки цапнул, с вареньем который, кругленький такой. Добрый вояк, весь в свого батька.

Устим хотел провалиться сквозь землю. Черт с ним, с Якерсоном, он сам подорвался. Но тут человек словил пулю именно из-за тебя. И какой же ты тогда атаман, если своих людей не бережешь? И кто тогда до такого пойдет? Не, нема дурных. Да еще и выстиранные кальсоны пошли на перевязку. Хорошие кальсоны были, новые, на завязочках. Ничего, война закончится, я с него новые стребую, аж две пары. Атаман ухватил кастрюлю и пошел по воду, а то тихо, як в гробу. Матвеев ругнулся ему вслед, на всякий случай пощупал у раненого пульс. Еще живой. Гуртовий подлил остатки лоя в жестянку, раздул огонек. Жирное пламя разогнало тени по углам, правда, веселее от этого никому не стало. И что делать? Петлюровцы далеко, красные черти-де, зато белых - хоть суши. Глина облизнулся. Сейчас бы сковородку грибов с картошкой навернуть, и пальцем вымакать. А тут одни степняки, их грибы есть не заставишь. Надо спереть у местных курку, на юшку, а то студент еще с голоду сдохнуть умудрится.

Было больно. В плечо закручивали раскаленный прут. Откуда-то сбоку тянуло горелым салом, в горле драли кошки. Рядом сидел кто-то, смутно знакомый.

- Ты смотри, живой.

Раз Глина здесь, то это точно не рай. А вот помереть от заражения крови - вполне реально. Или остаться без руки, причем так, что протез будет крепить некуда. Или тебя поставят в вертикальное положение, зачитают какую-то фигню, а потом скажут замороченным голосом 'Пли!' - и все дела. И получится, как в той песне поется 'мне досталась пыльная, горячая земля', да и то не факт, скорей могилой будут желудки одичавших собак. И никто не вспомнит, что такой человек был на свете, даже жена. Впрочем, Зеленцова с равной вероятностью могла в данный момент быть кормом для червей или же есть пирожные в ресторане белогвардейского Крыма вместе с каким-нибудь офицериком. И лучше уже тогда первый вариант, чем второй.

Глина вскинулся, в руке у него непостижимым образом оказался наган. Как это он так быстро из-за пояса револьвер выдернул? А я еще в ганфайтеров не верил. Нет, это Устим пришел, с водой. И новостями, главным образом от бабки, которая на рынке торгует. И новости были разнообразные - зверское убийство Остапчука, поделом паскуде, начальника тюрьмы расстреляли, кто-то поджег лабаз купца Филимонова, красноармейцы все косоглазые нехристи и жрут сырую конину, их самолично видела сестра бабкиной кумы или кума бабкиной сестры. Матвеев только руками развел, мол, складно старуха брешет!

- То она не брешет, есть такие люди, шо сырую конину едят, - встрял Глина, - калмыки называются. Мелкие, косоглазые, но злючие, шо шершни.

Гуртового передернуло.

- Но мрут так же, как и все. Я их и на той войне видел, и в продотрядах стрелял. Обычные люди.

Паша в дискуссии не участвовал, им хорошо, а он рукой шевельнуть не может, кость какая-то сломана, ну хоть пальцы действуют. Хоть бы самогона стакан, и не хочешь, а слезы сами на глаза наворачиваются. А ведь тогда, перед выходом, дома, в прихожей, на полочке, лежала целая коробка анальгина, две упаковки таблеток, два хорошеньких, технологичных блистера. И он ее не взял! Понадеялся неизвестно на что. Сам виноват. Устим с кружкой, говорит чего-то. Прогрессор шмыгнул носом. Не вода, атаман принес бутылку самогона.

Глина облизнулся, но самогона было мало, да и раненым нужнее. Но как на них тогда уставился Остапчук! Так глаза выпучил, что вот-вот вылезут, из пирожка надкушенного варенье темное, сливовое, на светлые брюки капает, в хате порохом воняет, офицерик брюхо простреленное зажимает, дочка эта уже мозгами весь пол заляпала. А не растерялась ведь, первая за пистолетиком полезла, а гуртовий ее подсечкой с ног сбил и голову разнес. Офицерик оцепенел, руками по поясу шарит, кобуру найти не может. И если б та рябая зараза не вскочила с кухни на выстрелы, то мы б сало жрали и в карты грали. От казалось бы, денщик, существо затюканное, подчиненное - нет, стал по нам стрелять, вместо помощи трудовому люду. Токо если в человеке нет лакейской жилки - он прислуживать не будет. Сам напросился.

Но воспоминания - воспоминаниями, а надо уходить к петлюровцам, так долго везти не может. Ой не вовремя студента подстрелили. Он ведь за сутки не выздоровеет. Да и хлопчика жалко, помог нам, а ему тоже ни при их благородиях, ни при комиссарах с комиссаршами не жить. А одному уйти - то можно, одного человека меньше ищут, один и доберется быстрее, только одно дело - контру пластать, а другое дело - своих на лютую смерть отдать. Молодые, дурные, на настоящей войне и не были. А Матвеев не попадется, кто на калеку подумает, что в банде был? Да и то, так был, як мокре горить. А ведь можно пойти втроем, тогда тоже шанс хоть какой, Вот только Глина за свои тридцать лет жизни видел только одного несгибаемого человека, батьку Махно, и хорошо знал, почему он - несгибаемый. А этих сломать легко, им еще есть, что терять.

Паша поглядывал на махновца. Глина уже третий или четвертый раз за несколько минут запускал пальцы в чуб. Нервничает, бедолага. Знать бы еще, почему. У прогрессора были на этот счет определенные подозрения. Некстати вспомнился Мирон-каторжник, земля ему пухом. Ну а как его, с пулей в животе, лечить было? Вот Глина тогда тоже пару раз пальцы в чуб запустил, а потом ножик складной из кармана вытащил, зубами открыл. Мирон еще зубы оскалил, мол, не бойся, и мне хорошо будет, и всем остальным.

Махновец пошевелился, глянул в угол, на прогрессора под полушубком. Хороший полушубок у Матвеева, теплый, только сейчас чего-то не греет. А оружия-то и нету, Глина себе наган забрал. Паша хотел что-то сказать, но страх высушил глотку, свел челюсти, боль заново вгрызлась в плечо.

- На,- махновец протянул здоровый ломоть хлеба, - жуй.

Паша бы рассмеялся, если бы хватило силы. Уже и к смерти приготовился, а товарищ ничего плохого тебе не хочет. А хлеб вкусный, надо будет кому-нибудь за него спасибо сказать, если ваше кровожадие Устим опять не убрал всех свидетелей. А так и не скажешь, что плохой человек, и за едой ходит, и по воду, и новости как-то узнает, и людей своих старается не подставлять. Паша дожевал ломоть и ужаснулся - ладно б еще Палий, он взрослый, но вот этому - максимум пятнадцать лет, он и не бреется еще, а людей убивал, и убивает. И будет убивать, ему это дело нравится. А ты, вместо воспитания молодого поколения в гуманистическом духе, только поддакиваешь и анекдоты ему рассказываешь, про Чапаева. А ведь хотелось принести злобным предкам что-нибудь хорошее, научить их компьютерной грамотности, рассказать о том, что люди на Луну полетели и искусственный спутник запустили, что туберкулез лечат, что оспа побеждена и другие увлекательные триумфы технологии.