Андрей Муравьев - Так хочет бог!

Один выстрел!

Только один!!

И двое подымающих оружие врагов!

Холодный пот струился по шее, за ушами, волосы на загривке встали дыбом.

Костя потянул курок.

… Тут же за спиной громыхнуло.

Выстрел револьвера и дробовика слились в один.

Оба викинга синхронно отшатнулись, хватаясь за бока.

Клацнуло. Еще один выстрел дробовика!

Ближайший норманн рухнул.

Третий выстрел… Дальний бугай над телом Тоболя покачнулся, отшагнул и начал заваливаться назад.

Костя обернулся.

В проеме захваченного ими дома стоял Пригодько. Дробовик в его руках замер, ожидая новые цели. Лицо казалось напряженно опустошенным… Как и должно быть у стрелка на огневом рубеже.

Тыльной стороной ладони Малышев вытер сухие губы.

– Ты что творишь? С какого рожна с бесноватыми этими сцепились?!

Костя заканчивал бинтовать посеревшего от потери крови Улугбека. Копье, вернее трофейный для норманн зупин, вошел неглубоко. Трехгранное острие не задело легкого, не раздробило костей. Даже артерию не задело. Но здорово разворотило мышцы да крови выпустило изрядно.

Противошоковый укол, стрептоциды, плотная повязка с фиксацией руки. Сомохов был в прострации. Глаза его затуманились от наркоза, тело обмякло. Костя надеялся, что повышенная регенерация, обещанная им после гака, справиться с раной лучше, чем его скромные познания в медицине. Хотелось так думать… И надо было искать врача. Лучше всего грека или мусульманина!

Улугбек Карлович, получивший несколько уколов обезболивающего, вяло препирался по поводу дальнейших действий. Археолог требовал уходить, убираться подальше от трупов викингов и разоренного логова перворожденных. Но даже последнему глупцу было ясно, что с такой раной он вряд ли выдержит дорогу. Пригодько уже страивал лежанку на втором этаже захваченного дома. Кнехты вязали носилки.

Костя скрипел зубами… Адреналин требовал выхода. Бестолковая схватка, едва не стоившая им потери Сомохова, выводила Малышева из себя.

Слова упрека, обрастая децибелами, балансировали на грани крика.

– Игорь! Рембо ты недоделанный! Ты хотя бы понимаешь, что если это все выплывет, нам не жить?!

Тоболь тряс головой. После падения на мостовую в голове Игоря здорово гудело.

– Чего?

Костя закачался от гнева:

– С какого… перепугу ты на викингов попер, Игорёк?! Мы ж с ними, если прознает кто, потом вовек не разберемся! Эти бородатые боровы по сотне родственников каждый имеет! И все придут с нас виру брать! Причем, постараются кровью, потому как победителю вся добыча побежденного достается. Понимаешь?!

– А?

– Ты меня слышишь?!

Тоболь отмахнулся:

– Не ори… Без тебя тошно, – он ощупал бок и ойкнул. – Сссуки… Ребро сломали… Еще и этот орет.

Малышев налился краской. Он набычился, собираясь наконец-то высказать все, что думает о бестолковом товарище, когда на плечо его легла ладонь Улугбека. Сомохов, пробовавший что-то хрипеть в оправдание Тоболя, молча указал в сторону соседнего дома.

Костя присмотрелся.

Тела мужчины и трех детей. Семья… Отец зарублен у входа. Один из малышей нашпилен на копье, второй, с разбитой головой, лежит чуть дальше. Третий, самый маленький, лет трех, рассечен надвое на полдороги от того дома до места схватки. Видимо, пробовал убежать. И почти сумел.

Костя заскрипел зубами. Он догадался. Сомохов подтвердил предположения:

– Норманны сюда минут десять как вышли… Взялись за дом побогаче. Зарубили хозяина, потом… – он дышал тяжело, с хрипом. – Потом женщины завизжали. В конце концов, из-за забора полетели дети… Викинги старались, чтобы они через дувал перелетали, и те, кто остался снаружи, ловили тела на копья. Веселились… Игорь не смог.

Тоболь, пошатываясь, поднялся. Подобрал свой меч, подошел к трупу того здоровяка, что чуть не отправил его к праотцам, и от души врезал ногой. Тело чуть дернулось. Игорь зарычал и вогнал меч в грудь. "Труп" изогнулся, заскреб ногами… и затих.

Тоболь медленно обошел лежащие тела, повторяя процедуру. Потом вернулся к товарищам.

– Чё кричишь? Эти никому ничего не скажут, – голос звучал глухо и чуть отстраненно. – Как Карлович?

Костя отмахнулся. Не до тебя. От усилий, потраченных на защитную для товарища речь, на повязке Сомохова проступили кровавые пятна.

Подошел Пригодько.

Игорь оперся о протянутую руку сибиряка, поплелся к дому. Пройдя метров пять, повернулся.

– Я, Костик, сюда, вот именно сюда, совсем не хотел. Таких приключений на мою задницу и там хватало… Но коли влип в х… войну эту, то говном становиться не буду… Детей резать не буду. И другим не дам.

Сомохов, снова провалившийся в прострацию, закашлялся.

Костя вздохнул и кивнул головой. Извинения… объяснения были приняты. Картина стала понятной. Они, попавшие в этот жестокий век пару лет назад, реалий местных войн уже хлебнули. Привыкнуть успели… Тоболь еще нет – думал категориями просвещенного времени.

Как же это объяснить? Без нервов и обид?

– Так здесь принято… Со своим уставом… Это ж викинги! Читал про них? Их женевским соглашениям не научишь.

Тоболь опустил голову, набычась:

– Надо будет, не только научу – у каждого на лбу вытатуирую!

Он пошатнулся, хватаясь за руку сибиряка, выпрямился, сплюнул и медленно пошел к разоренному логову похитителей Горового.

Когда в здание перенесли Сомохова, Костя предложил разместить ученого на втором этаже, в комнате с архивом.

Шкаф стоял все там же. Только вместо документов внутри его лежали обугленные, спекшиеся таблички и горстки пепла.

Улугбека Карловича уложили на груду набитых сеном матрасов и шкур. Щеки ученого ввалились, нос слегка заострился. Дышал ученый еле заметно.

– Не везет мне что-то сегодня, – вздохнув, философски резюмировал Костя.

– Не мне, а нам, – Тоболь поправил съехавший край повязки, уселся у входа и начал набивать магазин.

Малышев почесал переносицу и кивнул.

– Что в лоб, что по лбу.

– Что делать будем? – Костя рассматривал в узкое окошко снующих по улице норманн.

Сопротивление защитников города, такое ожесточенное и яростное в ночи, к утру сошло на нет. Остатки ополчения еще пробовали цепляться за некоторые улицы, но организовать единый фронт, удержать противника в сплетениях улочек, им не удавалось. Редкие отряды вчерашних горшечников и каменщиков раз за разом откатывались от лавины, захлестнувшей Антиохию. Упорствующих уничтожали. Волна Христова воинства подминала под себя один дом за другим, оставляя после себя выбитые двери, порубленные косяки, развороченные ставни.

Те из защитников, кто был поумнее, давно покинули Антиохию. Ушли калитками, малыми воротами, спустились по веревкам со стен. Кто был еще и смел, увели своих воинов к цитадели, где сын погибшего эмира пробовал организовать оборону. Остальные бросали сабли и подымали руки, предпочитая рабство смерти. Щадили их редко.