Андрей Муравьев - Так хочет бог!

– Тоболь! Убери автомат!!

– У него меч!

– Убери, я сказал.

Принц, уже не скрывая улыбки, поднял меч.

– За храбрость при взятии стен этой крепости, во имя Господа нашего, Иисуса Христа, святого Михаила и Георгия, дарую вам, благородные воины Константин и, – Боэмунд вопросительно глянул на Пригодько.

Тот промямлил:

– Захарий.

– И Захарий звания рыцарей. Служите делу Господа нашего и церкви христианской. Будьте опорой трона, защитой слабых и обездоленных. Не опозорьте того, кто дал вам это высокое звание… – он шлепнул лезвием меча по плечам склонившихся оруженосцев. – Снесите этот удар и ни одного более! Аминь.

Костя зашелся в кашле.

– Встаньте рыцари Константин и Захарий.

Русичи медленно встали.

Лицо лангобарда было серьезным:

– Золото на шпоры и пояса добудете сами. Город лежит перед вами, тут есть все, – он вложил меч в ножны и поправил фибулу, держащую плащ. – А теперь вспомните и выдайте мне все, что знаете о цитадели. Мне очень надо туда проникнуть… Побыстрей!

Костя отрешенно вслушивался в неторопливую обстоятельную речь сибиряка. Тот что-то рассказывал о входах и выходах, хранилищах воды, расположении арсенала. Захар даже пробовал чертить на песке улицы, но Боэмунд знаком показал, что не нуждается в плане.

Малышев потер щеку.

Что же получается? Они теперь рыцари? Самые настоящие?

От осознания вверх по груди побежали волны теплой, детской радости.

Костя поправил себя. До "настоящего" не хватает надела земли, фьефа. Такие участки владельцы земель раздают в ленное владение. Пока Костя и Захар подходят под категорию рыцарей-бродяг. Но и это не так уж мало!

В груди плескался океан счастья.

Малышев встряхнул головой. О чем думает? Наверху раненый Сомохов загибается, проблем полно, а он радуется новому значку? Красивому пионерскому галстуку? Добрый дядя повязал красную тряпочку, и теперь сердце распирает гордость? Так что ли?

Других ассоциаций, нежели пришедшая из детства сцена со вступлением в пионерию, в голову не пришло.

Костя всмотрелся в принца Тарентского.

Очень даже сам в себе этот властитель мелкого княжества. Из всего, чем он, по мнению войска, должен был наградить тех, кто открыл ему дверь и Антиохию, ушлый сицилиец выбрал самый дешевый вариант. Понимает, что раздавая по триста марок отличившемуся, как это сделал граф Тулузский, вручивший такую сумму Танкреду за взятие стратегически важного монастыря на склоне, князь долго не протянет. Но и прослыть скрягой ему не с руки – уйдут люди к тому, кто пощедрее. Вот и выбрал такую награду, чтобы и значимой была и карман не обременяла.

Костя невольно расплылся в улыбке. А все равно!

Со стороны улицы к ним подошел немолодой викинг. Массивный, обстоятельный, седые усы опускаются на грудь, на руках золотое обручье, цепи. Вояка явно не из рядовых. За спиной здоровяка топала дюжина бойцов попроще. Дружинники при ярле? Костя повернулся, рассматривая гостя. Тот ждал, пока князь закончит обсуждение плана цитадели с новоявленным специалистом по Антиохии.

Наконец, Боэмунд заметил, что его ждут. Он умолк и повернулся к подошедшему.

– Привет тебе, славный сын великого отца, – пробасил здоровяк.

– Здравствуй, Асвальд сын Эрнольва.

Хмурое лицо здоровяка слегка разгладилось.

– Давно ли вы находитесь здесь, на этом месте, мой князь?

Сбоку петухом двинулся телохранитель:

– Кто ты такой, чтобы спрашивать ответы у конунга Востока?

Телохранители подвинулись ближе, ожидая угрозы, но здоровяк молчал.

Боэмунд движением руки остановил распалявшегося телохранителя, медленно осмотрел гостя. После чего решил задать встречный вопрос:

– Что-то тебя беспокоит, Асвальд? У меня всегда были добрые отношения с тобой и твоими родичами.

Здоровяк едва заметно склонил голову.

– Я не отниму много времени, князь. Там, – он показал лапищей за спину. – Лежит мой брат Торбрандт и его люди. Все мертвые. Зарублены мечом. Вернее, как кажется мне, прирезанные мечом. Одинаковые удары, крепкая рука. Я хочу знать, князь, не видел ли ты или твои люди тех, кто отправил в Вальгаллу моего братца? У меня к им пара дел.

Боэмунд посмотрел в сторону, указанную викингом, еле заметно взглянул на напрягшегося Малышева, после чего покачал головой:

– На подходе сюда мы разогнали отряд всадников, идущий в цитадель к выжившим тюркам. Немного их было, да и не видел я там богатыря, способного зарубить стольких славных воинов.

Асвальд набычился:

– Их кольчуги и тела пробиты почти наскозь, но стрелы неверные выдернули и забрали с собой… Ничего, они им больше не понадобятся! – тяжелая челюсть угрожающе выпятилась. – Ты окажешь мне любезность, мой князь, если укажешь, куда эти гады убрались.

Боэмунд махнул в сторону франкского сектора.

– Они ушли в ту сторону. Если поспешишь, то нагонишь.

Здоровяк еле заметно кивнул, благодаря за информацию, и легкой трусцой потопал в указанном направлении. Бойцы потянулись следом.

Боэмунд повернулся к русичам, пристально осмотрел их.

– Убиты стрелами, которых нет… – пробормотал он себе под нос. – Я уже слышал и видел нечто подобное.

Сомохова била дрожь. Неправильная дрожь. Спину сводило от холода, а ладони потели, будто над горячей плитой.

Пульсирующая боль в груди то накатывала, то отступала, туманя сознание, затормаживая мысли. В эти мгновения его и накрывала лихорадка. Била, выворачивала, скручивала жгутом, оставляя для связи с миром лишь короткую ниточку, тонкую, готовую вот-вот порваться.

Душило грудь.

Ученый хватался за края покрывала, на котором лежал, просил помощь. Он хотел остановиться, вернуться назад. Потому как воспаленную голову снова таранили видения, чужие картины из забытых эпох. Он снова жил чужой жизнью, переживал чужими эмоциями, страдал, сомневался, терял… Как и в далекой Германии, разум обрушивал на ученого непонятные и логичные, чужие и узнаваемые сцены. Только диалоги в них все меньше походили на театральную постановку.

Он устало плюхнулся на ложе, отбросив мокрое полотенце. За стеной остались ликующие рожи бородатых святош, там же бесновалась толпа. Изредка гул перекрывали вопли самых ярых сторонников победившей партии. Если рев стихнет, интерес в людях может исчезнуть, толпа разойдется и римляне изменят приговор… Кто-то очень не желал такого исхода, проповедники не утихали, толпа ревела.

От гама нервничали и ржали лошади наемной алы, присланной в резерв на случай мятежа. На ступенях недовольно хмурились ветераны легиона.

Всего этого он уже не видел, но прекрасно чувствовал. Даже через стены дворца Великого Ирода.

– Они требуют отпустить Варравву.