Афанасьев (Маркьянов) Александр - Противостояние

- Гамарджоба, батоно Сулико, гамарджоба. Не ожидал тебя здесь увидеть. Садись, вина выпей…

- Не времени…

- Вах, для хорошего вина всегда должно быть время. Мне привезли Саперави, прямо с кувшина. Такое Сталин пил, слушай, да…

- Не до вина, прости батоно. На ту сторону мне надо.

Старик покачал головой

- Куда торопишься? На тот свет? Не видишь, море какое? Зима.

- Помоги, батоно. На ту сторону надо, вот так.

Для того чтобы показать как - Хабеишвили типично русских жестом провел рукой по горлу.

- Нет… Не повезу. Погода видишь разгулялась. Утопнем. Завтра приходи, посмотрим, что к чему…

- Сегодня надо. Сто.

- Сто… Ты, дорогой жизнью рискнуть хочешь. Ладно своей - так и моей.

- Сколько?

Старик встал, подошел к двери, выглянул наружу. Заметил н, конечно и машины.

- Сколько вас будет?

- Человек двадцать…

- Тогда Ракету из загона выгонять… На малом не уйдем, не поместимся все…

- Сколько?

Старик хлопнул дверью, отсекая лютующую на улице непогоду.

- Пятьсот.

Сумма потрясла даже ко многому привычного Хабеишвили.

- Побойся бога…

- Не надо про бога - вдруг грубо ответил старик - нет у тебя бога! И у меня его - нет. Не говори того, чего у тебя нет. Ты сначала всю республику обирал, ты и тот кто с тобой приехал. Когда обирали - себя не обижали! А теперь - за кордон свалить по дешевке хотите? Не выйдет. Пятьсот - пока я не передумал…

Хабеишвили не знал - будут ли у них такие деньги. Но и отказаться - не мог. Других путей просто не было.

- Золотом возьмешь? - спросил он

- И бриллиантами тоже - усмехнулся старик - Гиви! Гиви!

На зов явился черноусый, румяный молодец, что-то дожевывающий.

- Что, дядя Гурам?

- Выводи Ракету. Сейчас же. Возьми… ноль-пятьдесят первую, у нее движок перебрали. И быстрее, быстрее, что стоишь как столб?!

- Ки, батоно Гурам!

Гиви убежал

- А не пожалеешь? - спросил Хабеишвили? - земля, она круглая.

- Не пожалею, дорогой, не пожалею… Будь ты в силе, дорогой - ты бы не бежал… Иди деньги, собирай. Или что там у тебя…

Ветер усилился, дождя почти не было - так, морось, но на фоне промозглого ветра она пробирала буквально до костей. Запахнувшись в хлипкий, из тонкой ткани плащ, Хабеишвили пробежал обратно к одиноко стоящим у пирса машинам, сунулся в согретый автомобильной печкой салон.

- Пятьсот… Совсем охренел, дэда шено…

- Пятьсот… - невесело усмехнулся Шеварднадзе - с меня бы большой***** стряс, если бы увидел. Совсем обнаглели люди…

- Может, зря сорвались?

- Нет, не зря… В этой стране не может быть чего-то наполовину. Либо так - либо так. Мы маятник в одну сторону качнули - а сейчас он в другую полетел. Не уедем - раздавит он нас…

- Думаешь? Ну, посадят…

- Посадят… Не посадят, батоно. Эти - уже показали, как играют. С кровью. Миша говорил - не надо, не надо… Одумаются люди поймут что иного выхода нет. Вот - поняли. Не уедем - нас на площади распнут…

Еще несколько Волг, белых и черных, в основном - новых, 3102, министерских, подлетели к пирсу, когда уже темнело. Зима, темнеет рано, а погода такая - что в это время уже и видно мало что. Тем не менее - батоно Эдуард увидел машины еще тогда, когда они проносились мимо знаменитого Сухумского драмтеатра. Шли на полной скорости, на головной - мигалка, ГАИшная. В свое время он за это Мжаванадзе клеймил - то никуда без машины с мигалкой не выезжал, хоть и по должности окна ему полагалась… а сейчас - вот оно как.

Машины затормозили у пирса, начали выходить какие-то люди, мрачные, смурные, из машин выгружали баулы. Батоно Эдуард подошел к жене, которую вывели из машины под руку, недомогалось ей…

- Горбачев погиб - коротко сказал он

Нанули Цагарейшвили-Шеварднадзе, верная соратница и супруга вот уже не один десяток лет, занимающаяся журналистикой ахнула, поднесла руки ко рту.

- Бежать надо. Убьют.

- Я знала… - сдавленно сказала она - я знала, чем кончится…

На батоно Эдуарда внезапно накатил гнев - знала она - но пока еще член Политбюро сдержался, на жене он никогда не срывал злобу. Подошел к дяде Нико, своему дальнему родственнику занимающемуся делами семьи - сейчас он руководил выгрузкой вещей на залитую водой пристань, покрикивал чтобы не ставили в лужи. У вещей стоял молодой милиционер, в форме и с автоматом наперевес.

- Горбачева убили…

- Знаю… сказал дядя Нико, сухощавый, высокий, крепкий, пожилой кавказец - из Москвы звонили уже. Неладное дело. Обойдется может? Здесь - все свои.

- Не обойдется. Эти - не судят. Эти - сразу приговор выносят. Решай - хочешь, с нами поезжай. Хочешь - оставайся. Дела ты знаешь…

Дядя Нико пожал плечами

- Я здесь родился - здесь и помру, с земли своей не сойду. А ты, Эдуард… поступай как знаешь. Бог тебе судья.

- Убьют.

- Я человек старый. Пожил. Да и нелегко меня… убить.

- Смотри… Сколько привез?

- Что было. Все - знают уже.

Шеварднадзе скрипнул зубами. Основная часть его состояния было вложена в банки в Швейцарии и на Багамах - вклады делали структуры, близкие к Госдепартаменту США. Но все равно - сознание того, что все деловые Тбилиси уже знают, и денег не дали - понятно почему, раз человек убегает, значит сила уже не за ним и платить ему не надо - наполнили душу мутной, тупой злобой.

- Ш…шакалы. Сколько в бумаге?

- Не знаю… много…

- Сколько?

- Ну… триста с копейками наберется…

Все равно там эти рубли - трава. А вот золото - жалко тут оно копейки стоит, а там… но все равно.

- Доставай. И доллары доставай…

Сходни шатались под ногами, мутная, серая вода колыхалась под мокрыми досками сходен, бессильно билась о склизкий, ноздреватый бетон пирса. По настроению - как покойника хоронят. Почти все были в черном, не прощались - молча переходили на подрабатывающую на холостых у пирса Ракету, передавали тюки, детей. Никто не плакал… как эвакуация, только непонятно кто враг и где он.

Внутри - запах, сидения из кожзама затхлость и постоянная, непрекращающаяся качка. Ракета эта ходила по черному морю до Сочи, катался на ней народ разный, в основном - некультурный. Во многих местах - на сидениях ножами вырезаны ругательства.

В вынесенной наверх капитанской рубке дядя Гурам в последний раз проверял приборы. Рядом с озабоченным видом стоял Гиви, его родственник.

- Не дойдем… - сказал он - подождем до завтрашнего утра, батоно. Волнение, как утюг булькнем…

- Не булькнем… - сказал старик, который на капитанском мостике стариком совсем не казался, он был настоящим морским волком, этот старик, и так же выглядел - пойдем берегом, но не близко. Так, чтобы ориентироваться. Потом у самой погранзоны резко в море выскочим. Проскочим, погранцы тоже в такую погоду когти рвать не будут. А самолет при такой погоде никак не взлетит и вертолет тоже. Нелетная погода.