Валерий Елманов - Найти себя

Ага! Чичас я! Разбежался. Извини, старина, но забыл блюдечко с голубой каемочкой, а без него подавать тебе столь красивую вещицу стыдно. Я и отвечать-то не удосужился. А зачем? У меня вообще на текущий момент противоположная программа – поспать в купеческом коллективе.

Красноречиво хмыкнув, я вопросительно уставился на Оладьина – будем отдавать или как?

– Никак твой холоп забыл о ключике? – надменно вскинул свою бороденку дьяк.– Так мы ему память-то мигом освежим.

– Напрасен труд,– парировал я.– У меня про него тоже опаска имеется – вдруг утащит. Соблазны, говорят, и к святым приходят. Так что он и не ведает о ключике. А что до тайного места, так это только дурак все яйца в одну корзину складывает. Словом, в том месте хоть шарь, хоть не шарь – все равно не сыщут.

– Мои-то?! – возмутился Оладьин.– Мои где хошь и что хошь,– пообещал он, но былой уверенности в голосе не было, а потому я решил надавить, а заодно и еще больше разозлить:

– Валяй. Пусть ищут... иголку в стоге сена. Хотя нет, с нею как раз попроще – хотя бы известно, что искать. А ключик-то ма-ахонький. К тому ж на первый взгляд вообще не понять, он или не он, уж больно вычурным его мастер сотворил.

– И то верно, чего люд утруждать,– согласился Оладьин.– Лучшей всего, коль ты сам мне о том поведаешь. А не захотишь – сыщем средства, дабы язык развязать.

Мне сразу вспомнились красочные рассказы дядьки о дыбе, на которую того как-то вздергивали, и стало не по себе. Но виду, что испугался, я не подал – нельзя. Надменно вскинув голову, я отчеканил:

– Со средствами и впрямь можно выведать, только проку... Гляди, дьяк, как бы хуже не было. Про ключик ты, может, и дознаешься – спору нет, но царь-то ведает, кто должен ему эти часы привезти, он же сам их заказывал. А тут ты появишься. Сразу вопрос: а куда гонец подевался, да как они к тебе попали? Сумеешь ответить?

Оладьин призадумался. Получалось как-то не очень. Но тут его осенило, и дьяк, хитро усмехнувшись, осведомился:

– Ты ж, помнится, сам надысь сказывал, что впервой у нас тут. Дак как же царь мог их тебе заказывать? – И захихикал, довольный тем, что подловил.

Я не перебивал. Склонив голову набок, я терпеливо смотрел на смеющегося Оладьина с усталым видом всезнающего учителя, разглядывающего дурачка-ученика.

Правда, это внешне. В голове же мелькал, беспорядочно мечась из стороны в сторону, хаос сумбурных мыслей: «Как объяснить?»

На мое счастье хихикал дьяк долго, чуть ли не минуту, абсолютно не обращая на меня внимания, а когда он закончил, я «созрел»:

– Ты про богомолье забыл. Когда царь в монастырь выезжал, там с ним и была встреча. Да не со мной, а с моим знакомым купцом.

– Там – это в Кирилло-Белозерском? – невинным голоском уточнил Оладьин.

Я чуть не ляпнул «да», но вовремя осекся. Вроде бы он от Москвы далековато. Кто его знает, нашел Борис Годунов время для поездки в те края или нет. Нет уж, назову то, что железно под боком у столицы.

– В Троице-Сергиевом,– вежливо поправил я.

– Егда ж оно было, касатик? – не отставал дьяк.

Егда-егда... Достал со своими расспросами. Хотя погоди, даже если и угадаю, то он может начать выспрашивать, где конкретно оно произошло, а я хоть и бывал в этом монастыре, но всего один раз на экскурсии, тем более сейчас вид у него совсем иной – чего-то еще не построили, а что-то, наоборот, пока не снесли. Словом, влечу по полной программе. Нет уж. Тут надо тоньше, хитрее и без конкретики.

– Ко мне приезжал мой хороший знакомый купец Фридрих Шиллер, которому государь и заказывал оную вещицу. Приезжал он еще позапрошлым летом. А вот когда он виделся с Борисом Федоровичем, я у него не спросил.– И с виноватой улыбкой тут же пояснил причину: – Уж больно радость обуяла при виде денег. Тот же мне сразу сто ефимков выложил.

– Так ты и есть тот умелец, что их сотворил?

– Нет,– поспешно отрекся я, а то мало ли.– Просто он умельца не знал, а я его имя не выдал, хотя Шиллер и просил. Вот и пришлось ему договариваться со мной. Ну а я подумал, что Фридрих этот ненадежный да вдобавок лжив, может и сплутовать, вот и сказал, мол, государю Руси вручу эти часы сам, никому не доверю.

– И он согласился?

– А куда ему деваться? – ответил я вопросом на вопрос.– Правда, не без выгоды. Сотню из обещанных пяти я ему посулил.

– Сколь?! – вытаращил глаза дьяк.

– Сотню из пяти,– повторил я, недоумевая – неужели такая редкость, как часы, стоят на Руси намного дешевле?

Или обычные и в самом деле недороги? Впрочем, Барух соглашался и не возражал, но... А вдруг это он только из памяти о старой дружбе наших отцов? Ну и ладно, не отказываться же от собственных слов.

Дьяк меж тем продолжал озадаченно жевать губами нечто невидимое, но, судя по энергичности, весьма твердое. Глазенки его метались туда-сюда, но нигде подолгу не останавливались. Эдакое хаотичное броуновское движение.

– И сколь же ты мне мыслишь уделить от царских щедрот? – наконец осведомился он.

– Сотню,– твердо ответил я.– Учитывая, что я и впрямь невиновен, мыслю, того довольно.

И вновь его глазенки забегали из стороны в сторону. Ох, не нравятся мне эти ментовские колебания. Ага, остановились. И что дальше?

– А про то, касатик, кто их отдать должон, не твоя печаль,– последовал ласковый ответ.– Ныне мне ужо не до того – праздник, посему, коль про ключик не надумал поведать, ступай-ка ты обратно да умишком своим скудным раскинь, яко оно да что. А коль к завтрему не образумишься, то у нас с тобой иная говоря пойдет, куда серьезнее,– многозначительно пообещал он.– А покамест мы вот так поступим.– И Оладьин, взяв исписанную бумагу, неспешно разодрал ее один раз, затем, испытующе поглядывая на меня, еще и еще. В заключение он подбросил вверх образовавшиеся мелкие клочки и сожалеючи заявил: – Тако ж и с волей твоей станется, добрый молодец. Микишка,– позвал он стрельца,– отведи-ка его сызнова туда, игде он прежде пребывал, коль он добрым словесам не внемлет.

Вот гад! Не иначе как взял тайм-аут на раздумье. А если он захочет и рыбку съесть, и... все прочее? Аппетит-то у канцелярских крыс известно какой – слоны обзавидуются. Если на мои условия пойти – один «откат» вернуть придется, а вернуть для крапивного семени слово дрянное и даже ругательное. Зато если часики не возвращать, а самому вручить и меня Голицыну подставить, то тут сразу два «отката» светит.

И как тут быть?

То, что тучи над моей головой сгустились не на шутку, я окончательно понял, едва угодил в прежнее подземелье – смрадное, холодное и битком набитое народом. В нос вновь ударила нестерпимая вонь, от которой я успел отвыкнуть, сидя в спецкамере, и у меня сразу заслезились глаза, но человеку свойственно привыкать ко всему, а потому через часок, притерпевшись, я принялся размышлять, как быть и что делать дальше.