Александр Холин - Беглец из Кандагара

Старательный стук дизеля на моторке разносился по всему острову, так что не заметить прибытия представителей охраны было довольно трудно. Тем не менее никто из островитян не побежал встречать гостей — с этим справлялись дежурные на причале. Рудольф Гесс по-старчески пожевал губами и усмехнулся: — Никак начальство явилось устанавливать особо строгие наказания на особо строгом режиме.

Потом он всё-таки обернулся в сторону причала, где несколько островитян встречало войсковых офицеров, пожаловавших с визитом в зону особого режима. Гесс поднялся с кресла и твёрдым шагом вышел на веранду. По внешнему виду пожилому мужчине никак нельзя было дать больше шестидесяти. Казалось, ни раны, полученные им ещё на полях Первой мировой, ни лондонский Тауэр, ни советская зона особо строгого режима не повлияли разрушающе на его уже немолодой организм. Выглядел он, на первый взгляд, довольно прилично, то есть фигура была стройной и подтянутой, как у новобранца, во взгляде глубоко посаженных глаз сквозило живое пламя внутренней энергии человека, голос пока ещё не думал подводить. Вот только высказывание мыслей вслух, глубокие залысины на голове и морщинистое лицо свидетельствовали о неумолимо надвигающейся старости.

Собственно, старость для человека номер два Третьего рейха уже перестала существовать. То ли различные тюремные застенки в течение более сорока лет, то ли мёртвая вода озера и здешний воздух высокогорья оживляли человеческое тело, но Рудольф Гесс пока ни на общее здоровье, ни на досадные недомогания ни разу не жаловался. Твёрдым шагом он сошёл по деревянным ступеням с веранды и отправился навстречу прибывшим.

Два офицера в сопровождении рядового, у которого на груди висел автомат, швартовались у причала. Странно, пожаловало действительно высокое местное начальство, а в сопровождающих только один рядовой. Значит, приехали выяснять, что случилось с беглецами и заодно познакомиться.

Первым на причал спрыгнул рядовой моторист и помог дежурным закрепить канат, удерживающий лодку, на кнехте. Затем на поплавок выбрался майор, начальник батальона охраны. Последним ступил на остров высокий полковник в надвинутой на глаза фуражке. Но высокого полковника Гесс действительно никогда не видел, а тот, что пониже ростом, майор Рукавицын, не раз интересовался жизнью заключённых на острове. Даже помогал обустраивать хозяйство. Что ни говори, а никакая война не даст человеку понимание жизни, которое приходит только при живом общении с населяющими планету существами.

Майор, кажется, интуитивно чувствовал, что мистическое существование рейхсминистра на острове связано с чем-то большим, чем обыкновенное заключение за какие-то провинности. Тем более раз сам Сталин собирался наведаться сюда и явно отнюдь не для простого знакомства. Вот только слишком долго собирался, поэтому давно уже отчитывается за свои дела в другом мире. Трусоват был Иосиф Виссарионович, ну да с этим ничего не поделаешь. Такие болезни неизлечимы.

Пройдя ровно половину пути по базальтовому обрыву, Гесс остановился и стал поджидать шагавших навстречу офицеров. В бараке, выстроенном на краю обрыва, рейхсминистр жил исключительно с военнопленными немцами, уцелевшими от гибели во Второй мировой, заработавшими пожизненное заключение на острове за какие-то необыкновенные преступления. Хотя нет, был среди барачных один русский. Вернее, немец, родившийся в России, но именно он был примечателен тем, что, даже находясь в заключении, не переставал писать стихи и сочинять занимательные романы. Что ж, настоящий талант нельзя посадить за решётку и насильно заставить не писать.

В остальных пяти бараках отбывали пожизненный срок тоже непростые заключённые — граждане Советского Союза. Никого из них нельзя было назвать просто уголовным отморозком.

Пожизненными островитянами были изобретатели, даже философы разных стран, попавшие когда-то в руки генералиссимуса Сталина. И они безропотно доживали свой век здесь, на острове, меж двух безлюдных сопок, на которых, кроме кустарника, густой травы и не слишком высоких деревьев, ничего не росло. Но травы и кустиков хватало для пропитания кроликам, овцам и лошадям, которых жители острова пытались разводить в неограниченных количествах. А кролики часто обгладывали стволы карликовых деревьев, росших на острове, — это было одним из любимых занятий вислоухих.

Всё-таки надо сказать большое спасибо командованию КГБ или их непосредственным подчинённым за то, что позволяли пожизненным заключённым поднимать островное хозяйство и работать в специально построенных для этого лабораториях.

А сам майор Рукавицын был когда-то поражён тем, что островитяне из старого лодочного дизеля сумели сконструировать собственную электростанцию и теперь все шесть бараков снабжались энергией. Вот только солярку заключённым приходилось выпрашивать на Большой земле, но кто их знает, островитян. Недаром они меж сопок принялись рыть какую-то шахту. Может, для создания ещё чего-нибудь удивительного?

— Кстати, надо бы наведаться в эту шахту, а то пророют туннель до Америки, — пробормотал Рукавицын.

— Что? — не понял Бурякин. — Какой туннель?

— Да это я так, товарищ полковник, — принялся отнекиваться майор. — Не обращайте внимания. Это я мыслю вслух иногда.

— Ну-ну, — кивнул Юрий Михайлович и замолчал, поскольку они подошли уже к поджидавшему их старцу.

— Здравия желаю! — козырнули офицеры.

— Имею честь! — рейхсминистр вскинул руку в фашистском приветствии. — Чем обязан вашему вниманию? Собственно, догадываюсь. Происшествие сегодня ночью. Ведь так?

— Так, — кивнули офицеры.

— Вы свободно владеете русским? — удивился Бурякин.

— Помилуйте, товарищ начальник, — губы рейхсминистра искривились в иронической усмешке. — Прожив столько лет среди чужих, поневоле начнёшь разговаривать на чужом языке, думать чужими мыслями и совершать неординарные поступки, которые, скажем, для вас являются вещами обыденными.

— Хотите сказать, что из тюрем бегают только в России? — поджал губы полковник. — Поэтому вы почувствовали себя вольготно и решили, что вправе заставить начальника обратить на себя внимание? Но вы для меня просто обыкновенный заключённый, хотя и с необыкновенным прошлым.

— Вовсе нет, господин офицер, — виновато отмахнулся Гесс. — Только для российских лагерей побег — это более доступная форма связи с внешним миром. Но что мы стоим? Прошу пожаловать ко мне, там всё и обсудим.

Гости последовали за высокопоставленным заключённым. Надо сказать, что Рудольф Гесс ещё сохранил свою коричневую форму без знаков различия, но надевал её только по форс-мажорным обстоятельствам. Сегодняшнее посещение высокого начальства было для рейхсминистра именно необычным случаем, и он с утра уже оделся, как подобает.