Владислав Морозов - БронеМашина времени

— Чего там нового видно на горизонте? — прервал размышления Алексеича выглянувший из-под ГАЗ-66 шофер Дима. — А то вроде броня идет? — Ему не давал покоя лязг гусениц и рев двигателей, который они с Алексеичем слышали около часа назад. А сейчас шум двигателей начал явно приближаться к ним из-за поворота дороги, скрытого от глаз руинами домов. Вот только характерного лязга и скрежета танковых траков на сей раз слышно не было.

— Гудит, — ответил Алексеич. — Но пока ни хрена не видно, хотя… — В этот момент на дороге среди руин замаячил длинный, граненый бронекорпус на восьми колесах весьма знакомых очертаний. За ним показались вторая и третья аналогичные бронекоробки, в которых Алексеич, теперь уже безошибочно, опознал БТР-80. Вторая машина не имела вращающейся башни с КПВТ, но зато была утыкана дополнительными радиоантеннами. «Что за шишка?» — подумал Алексеич. По опыту он знал, что здесь на КШМ кто попало не ездит. На двух других бронетранспортерах ехали десантом человек двадцать разнообразно обмундированных молодцов с не менее разномастным оружием. На бронемашинах Алексеич рассмотрел стилизованные эмблемы «Армии Краевой Самообороны» — красные пятиконечные звезды, в которые были вписаны три белые буквы «АКС» и изображения черных перекрещенных автоматов Калашникова без прикладов.

— Чего замолчал, пан доктор? — крикнул Дима из-под машины. — Кто там едет-то? — По интонации его голоса было понятно, что на него накатывает нервное состояние шухера, и еще минута-другая — и он припустит во все лопатки к ближайшим развалинам, плюнув на все.

— Да свои это, — успокоил его Алексеич снисходительно. — Эмблемы наши, да и не стреляют… Пока… — Последнее обстоятельство не то чтобы сильно обнадеживало и без того единичных беженцев, при приближении броневиков с дороги словно ветром сдуло. Покачиваясь на неровностях разбитой дороги, «восьмидесятки» поравнялись с бывшим детским садом. Две машины остановились, порыкивая моторами на холостых оборотах, а командный БТР, натужно взвыв дизелем, свернул с дороги и направился прямиком к крыльцу, где скучал Алексеич. Прежде чем подъехавший БТР навис над Алексеичем своим заостренным носом, он сумел разглядеть на грязной, заснеженной броне собственное имя машины «Чебурашка» и торчавшую из верхнего люка заменяющей пулеметную башню рубки некую грязноватую личность в ребристом танковом шлеме.

— Ау! Медицина!! — возгласила личность, выбираясь из люка почти целиком.

— В каком смысле «медицина»? — лениво поинтересовался Алексеич.

— Ты — медицина? — задал прямой уточняющий вопрос тип в танкошлеме, с грохотом ссыпаясь с брони на грешную землю. При ближайшем рассмотрении перед Алексеичем обнаружился небритый не менее недели и немытый недели три высокий мужик, одетый в напяленную поверх черного танкистского комбинезона серую куртку гражданского образца. На вид, из-за щетины и общей загрязненности, этому хмырю можно было дать и девятнадцать лет, и сорок — черт его разберет. Про себя Алексеич отметил, что морда лица у незнакомца вроде бы знакомая. Вот только где и когда виделись, Алексеич не помнил начисто.

— Вроде того, — ответил Алексеич, отмечая новые подробности. Куртку на небритом словно драли коты, вся спина и капюшон, такое впечатление, исполосованы бритвой — серые комки пуха лезут из прорех наружу, а на левом рукаве ткань явно обгорела, аж вспузырилась. На поясном ремне незнакомца Алексеич увидел кобуру со «стечкиным», а на нагрудном кармане комбеза — жутко редкий и дорогой компактный прибор явно трофейного происхождения, совмещающий в себе дозиметр и анализатор воздуха. Такие игрушки Алексеич раньше видел только у ооновцев.

— Что значит «вроде того»?! — не понял небритый. Голос у него был нестарый, но сильно простуженный или сорванный.

— А это значит, — ответил Алексеич, — что перевязать, если надо, смогу. А вот с хирургией и прочей наукой у нас проблемы.

— Какие такие проблемы, эскулап?

— А нет ее у нас тут, хирургии то есть, и все тут. Я, паря, не хирург, а лекарь военного времени.

— Ну, так кто бы сомневался… А на гражданке ты, мобилизованный и призванный, кем был?

— Стоматолог-дантист.

— Зубодер, значит, — усмехнулся небритый. — Великолепная профессия. В нашем бардаке престижнее ее только кондитер-мороженщик или стекольщик… Собственно, хирург нам уже и не нужен. Ты лучше скажи, милый зубодер, какое ни есть обезболивающее у тебя есть?

— Ну-у… вообще-то… А ты кто, собственно, такой?

На этой фразе лязгнула, раскладываясь надвое, боковая дверь БТРа, и на снег выбрался еще один тип. Лет пятидесяти, нечисто выбритый, но при этом лысый, как колено, в относительно новой форме натовского образца. На весу лысый осторожно держал затянутую самодельной шиной, замотанную бинтом по самое плечо правую руку. Вот его Алексеич узнал сразу. Фамилия лысого была Николин, и был он в АКС последние года полтора начальником штаба. Лет пять-шесть назад, когда еще работало какое-то телевидение, его даже показывали, в мундире, с погонами подполковника. С того времени он мог спокойно выбиться и в генералы.

— Мы, — сказал небритый значительно и кивнул на лысого, — главное командование АКС в этом секторе ДМЗ, а точнее, то, что от него осталось…

— Что, всего двое?!?

— Трое, — уточнил небритый. — Третий в машине. Для него и прошу. Так есть или нет?

— Скажешь тебе «нет» — вы меня из всех своих наличных стволов попросите, ведь так?

— Это ты верно отметил, зубодер, архиверно…

— Ну так, а хули… Ладно, выдам дозу. Только я сам не знаю, что это за байда. Из ооновской «гуманидранки» трофей — вся маркировка то ли на китайском, то ли на корейском…

— А не отравимся?

— Да я ее раненым колю довольно давно, и вроде помогает. Другого-то все равно ничего нет…

— Оно и видно, кругом ни одного раненого…

— Обижаешь, начальник. Трое легкораненых в доме, у печки ночуют. А тяжелые либо померли, либо дальше поехали. Я же говорил, что не хирург.

— Ладно, тащи свою дурь.

Алексеич скрылся в здании бывшего детсада и через минуту вернулся с пластиковым одноразовым шприц-тюбиком. Лысый, баюкая раненую руку, нервно курил, присев на корточки у второго колеса броневика.

— Давай, — сказал небритый, высовываясь из бортового люка. Отдав тюбик, Алексеич разглядел, что внутри БТРа, на подстеленном брезенте, бушлатах и еще каком-то тряпье, лежит и тихо стонет, похоже не приходя в сознание, женщина лет тридцати пяти — сорока. Серый свитер на ней был грубо отрезан чуть ли не до ворота, а тело, от груди почти до бедер, было туго, но не очень умело обмотано бинтами, на которых проступали сочащиеся красновато-коричневые пятна. Несмотря на полумрак боевого отделения, Алексеич сразу идентифицировал в этой крашеной блондинке с припухшим лицом свое непосредственное начальство.