Владимир Потёмкин - История димломатии, том 1

26 июня Меттерних явился в качестве посредника к Напо­леону, проживавшему в Дрездене. Разговор, от которого зави­села участь Европы, длился несколько часов и кончился пол­ным провалом миссии Меттерниха. Наполеон не желал и слы­шать об уступках. Он кричал на Меттерниха, ядовито спрашивал его, как велика та денежная взятка, которую Меттерних полу­чил от Англии, чтобы сметь предлагать такие условия ему, императору Наполеону, и грозил вскоре быть с армией в Вене. Меттерних говорил, что, если Наполеон не согласится на переговоры, Австрия, сейчас же по окончании перемирия между Наполеоном и союзниками, вступит в войну против Франции. Все было напрасно. Наполеон не шел на уступки. Император, желавший сделать весь континент рынком сбыта и колонией Франции, не видел смысла в своем царствовании, если его завоевания будут урезаны и борьба его с Англией кончится ее победой. Все или ничего! Таков был его девиз. «Ваш повелитель положительно сошел с ума», — сказал Мет­терних маршалу Бертье, выйдя, потрясенный, из дворца после этой беседы с Наполеоном. «Вы мне не объявите войны», — сказал на прощанье Наполеон, делая вид, что не верит угрозе Меттерниха. Из начавшихся предварительных переговоров в Праге, конечно, ничего не вышло. 10 августа 1813 г. Австрия официально вступила в войну против Наполеона.

Война возобновилась. После страшного трехдневного побо­ища под Лейпцигом 16 — 19 октября 1813 г. Наполеон отступил во Францию. Но здесь ряд его блестящих побед над вторгнув­шимися во Францию врагами побудил их снова предложить Наполеону мир, — но уже, конечно, на худших для него усло­виях. В феврале 1814 г. в городе Шатильоне начались мирные переговоры союзников с уполномоченным от Наполеона Коленкуром, герцогом Виченцским. Наполеону предлагали империю в границах 1792 г., т. е. отказ от завоеваний. Наполеон с гневом отказался даже рассматривать эти условия. Он спрашивал Коленкура, как он смел сообщить ему, импера­тору, о таких оскорбительных предложениях. Ряд новых воен­ных успехов французских войск в эти дни усилил непримири­мость Наполеона.

Английские шпионы проведали, что Меттерних, смущен­ный успехами Наполеона, начал уже за спиной своих союз­ников сношения с Коленкуром и о чем-то с ним сговари­вается.

Тогда лорд Кэстльри стал требовать, чтобы союзники заключили между собой договор обязывающий их действовать вместе вплоть до окончательной победы. Каждый союзник выставляет по 150 тысяч человек; Англия берет на себя субсидирование войны. Союзники обязуются вернуть, по возможности, Европу к донаполеоновским временам; после победы над Наполеоном союз четырех держав должен был бдительно наблюдать за тем, чтобы Франция не пыталась нару­шить условия мира, который будет ей продиктован после победы. Этот Шомонский трактат был подписан представите­лями Англии, России, Австрии и Пруссии 1 марта 1814 г. Он стал надолго основой дипломатической деятельности евро­пейских держав и в том или ином виде просуществовал вплоть до 1822 г., когда создавшая его Англия свела этот трактат фактически к нулю.

30 марта 1814 г. союзники вошли в Париж. Через несколько дней Наполеон отрекся от престола и отправился на остров Эльбу в качестве «императора» этого острова. На французский престол вернулась низвергнутая революцией династия Бурбо­нов в лице Людовика XVIII, брата казненного короля Лю­довика XVI.

Период почти непрерывных кровопролитных войн окон­чился. Деспотизм военного диктатора, вышедшего из недр революции, а потом ее удушившего, заменил тот режим, о котором А. С. Пушкин в 1823 г. выразился, что замыслы Александра I «миру тихую неволю в дар несли». Эта «тихая не­воля» поддерживалась большей частью уже не оружием, но конгрессами, дипломатическими переговорами и соглашениями.

Восстановление, по возможности, старого абсолютистски-дворянского, — в одних местах крепостнического, в других полукрепостнического режима, — такова была социальная первооснова политики держав, объединенных после окончания войны Шомонским трактатом. Эта утопическая цель уже сама по себе сообщала непрочность достижениям держав, побе­дивших Францию в 1814 г. Полное восстановление доре­волюционного режима и в экономике и в политике после сокру­шительных ударов, которые нанесли ему французская револю­ция и Наполеон, оказалось делом не только трудным, но и без­надежным. В этом Маркс и Энгельс усматривали прогрессив­ную роль наполеоновского владычества. Такую историческую роль, вовсе к тому не стремясь лично, а лишь думая о завое­ваниях, о могуществе Франции, об экономическом господстве буржуазии, сыграл французский император Наполеон.

В апреле — мае 1814 г. император Александр по своим военным силам, которые в тот момент имелись в его распоряжении, был бесспорно могущественнейшим из всех остальных монархов и правителей разоренной и обескровленной Европы. Именно поэтому Меттерних и сделал все возможное, чтобы отложить конгресс на осень и дать Австрии несколько оправиться. Александр со­гласился на такую отсрочку, несмотря на то, что терпеть не мог Меттерниха и хорошо понимал его интриги и игру политиков, враждебных России, хотя и умильно льстящих царю в глаза — лорда Кэстльри и короля французского Людовика XVIII. Все они с беспокойством присматривались, не пожелает ли Александр играть роль нового Наполеона, повелителя Европы. Заранее, но еще очень недружно, они готовились к отпору. Секретарь и до­веренное лицо при Меттернихе публицист Гентц писал потом в качестве очевидца: «Приехав в Вену, император Александр уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией». Лорд Кэстльри был менее неприятен Александру, чем Меттер­них. Негибкий, боящийся революции в самой Англии, не дове­ряющий русской дипломатии, английский министр иностранных дел получил от Александра квалификацию «холодного педанта»; но по крайней мере Кэстльри не лгал так непрерывно и безза­ветно, как Меттерних. Александр не «дрожал перед британским правительством», как пишет Гентц; он лишь считал его в тот момент самым сильным после России и делал отсюда надле­жащие выводы. Кого царь совершенно не выносил, так это хри­стианнейшего короля божьей милостью Франции и Наварры Людовика XVIII. Александр не очень хотел сажать Людо­вика на освободившийся французский престол. Некоторое время он даже носился с мыслью о воцарении «Наполеона II», малень­кого Римского короля. Когда все-таки воцарился Людовик, Александр решительно настаивал на необходимости дать Франции конституционную хартию, не потому, конечно, что царю нравились конституционные учреждения. Но как царь так и умный, ловкий корсиканец Поццо-ди-Борго, советник царя по французским делам, убеждены были, что Бурбоны будут сметены новой революцией, если в качестве громо­отвода не установить во Франции конституции. Александр пре­зирал и короля Людовика XVIII и брата его Карла Артуа, а они его боялись и готовы были на всякие махинации, чтобы избавиться от его опеки.