Пьер Бордаж - Ангел бездны

Съев легкий холодный ужин, он вышел из дома, решив, что ему хватит часа, чтобы дойти пешком до места, указанного Мод. Он надеялся, что прогулка поможет ему отделаться от дурного предчувствия, охватившего его после звонка подруги Гаспара. Ночь еще не опустилась на Париж, хотя уже с десяток лет назад перестали переводить время, сочтя, что все это бесовские происки. Капли дождя морщили поверхность Сены. Уровень воды в реке еще не достиг максимальной отметки, заметно поднявшейся в прошлом году, но баржи уже не могли проплыть под мостами и пешеходными мостиками. Вихрем проносились такси с зажженными фарами, яростно освещая неровные мостовые.

Его старый зонтик почти не защищал его от света. Какая разница? Вода уже заливала палубу старого теплохода-Европы.

Облаченный в черный китель, похожий на мундир легионеров, контролер с трудом пробирался по проходу купе, набитого пассажирами. Поезд много раз останавливался на путях, а теперь, после нескольких часов томительного ожидания, наконец тронулся. Пассажиры, которым ничего не сообщали о том, по какой причине и как долго поезд будет стоять, терялись в догадках, некоторые предполагали, что дело в бомбежке или в ремонте дороги, другие – что в наводнении, третьи – что в поломке локомотива или неполадках на линии электропередач.

Глаза Стеф были устремлены за окно, на затопленную землю, на огромные неподвижные серые пятна воды, в которых отражались тощие деревья и кусты. С тех пор, как они с Пибом сели в поезд, она не проронила ни слова. Она не рассказала Пибу, каким образом раздобыла билеты, которых обычно нужно было дожидаться три или четыре месяца. Ни каким образом она за них заплатила. Ни почему решила отправиться на восток, в Румынию архангела Михаила, к самым дальним и рискованным границам западной Европы.

Пиб никак не мог понять, почему, несмотря на страх, он все же поехал вместе со Стеф. Чтобы дышать с ней одним воздухом? Потому что она была его ангелом-хранителем, единственным членом его семьи, как она сама говорила? Потому что он втайне надеялся, что она поможет ему стать взрослым, стать мужчиной?

Ехать на восток означало броситься прямо в пасть исламского льва или, по меньшей мере, почувствовать на себе его обжигающее дыхание. Множество жителей Польши, Словакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии хлынули в самом начале войны в наиболее гостеприимные страны – Германию, Австрию, Италию, Швейцарию, Францию, – но затем не принятых местным населением беженцев загнали в лагеря, охраняемые солдатами и быстро превратившиеся в лагеря смертников.

Стеф и Пибу удалось устроиться у окна. Они ни разу не вставали со своих мест, даже в туалет, понимая, что стоит им выйти в коридор, как кресла будут заняты. Они и так уже с трудом удерживали за собой минимальное жизненное пространство. Пиб изо всех сил упирался в пол ногами, чтобы необъятные телеса его соседки не вдавили его окончательно в стенку купе. Эта правившая семейством из пяти человек стриженая матрона с короткими руками, с головой, воткнутой прямо в туловище, все время что-то жевала, глотала, суетилась. Похотливый взгляд отца семейства, несколько меньших размеров, чем его жена, без конца останавливался на груди и ногах Стеф. Их дети, страдающие ожирением мальчишка и девчонка лет десяти, ссорились по любому пустяку, обзывались, ревели и жаловались друг на друга. Тетка, сестра матроны, худая, как жердь, и хмурая, словно побитая и голодная собака, с жадностью набрасывалась на все, что хотя бы отдаленно имело съедобный вид. Вся эта милая компания источала не поддающиеся описанию запахи.

Отец семейства попытался завести со Стеф и Пибом разговор: они вот едут на несколько недель в отпуск в Италию, там хоть можно погреться на солнышке, которое так нечасто на западе Франции. Матрона его перебила, заметив, что их личная жизнь никому не интересна, и отвесив пару оплеух мальчишке, вцепившемуся в волосы сестры. Она скорее предпочла бы выкинуть на помойку бутерброды, от которых отказались ее чада, нежели угостить ими попутчиков – даже ее оголодавшая сестра не осмелилась их съесть, когда матрона вышла из купе. От ароматов сыра, крутых яиц и колбасы у Пиба засосало под ложечкой, однако из-за многочисленных остановок перспектива насытить требовательную утробу постоянно отдалялась. Все это время Пиб, злясь все больше и больше, пытался заглушить чувство голода, тогда как Стеф, непостижимая, никак не реагирующая на старания отца семейства как-нибудь прижаться к ней, казалось, пребывала в каком-то другом мире.

– Билеты, господа.

При появлении контролера девчонка схлопотала пощечину, чтобы «знала, как себя вести, когда мама разговаривает с другими взрослыми».

– Почему поезд все время останавливается? – спросил отец семейства.

Контролер, седеющий мужчина с усталым выражением лица, ухватился за край багажной полки, чтобы не упасть под напором пассажиров, набившихся в коридоре. На лацкане его кителя, там, где у легионеров красовалось шитое серебром копье, виднелись буквы ЕЖК, Европейская железнодорожная компания. Как и все государственные служащие в Европе, он носил внушительных размеров пистолет, бивший его по бедру.

– Кажется, размыло полотно между Бордо и Тулузой.

У контролера был ярко выраженный юго-восточный акцент, способный скрасить даже самые мрачные новости. Матрона шумно вздохнула.

– Ну и когда же мы будем в Италии?…

– Надо полагать, послезавтра к вечеру, если, конечно, сегодня ночью не возникнет никаких проблем.

– Сколько же мы потеряем от отпуска! Представьте себе, каково бедным ребятишкам ехать две ночи…

Контролер машинально взглянул на «бедных ребятишек», но в его тусклом взоре не возникло ни сочувствия, ни интереса.

– Что поделаешь, мадам. Вот когда легионеры зададут трепку этим проклятым усамам, поезда снова станут ходить нормально. А пока что надо набраться терпения и показать мне ваши билеты.

Стеф сидела неподвижно, как будто не слышала ни слова. Пиба кольнуло нехорошее подозрение: а что если Стеф на самом деле не раздобыла волшебного пропуска? В Европе архангела Михаила с обманщиками не шутили. По слухам, их отправляли в зловещие лагеря на территории Чехии и Словакии. Пьер-Жан даже говорил, что там заставляют собирать и есть трупы тех, кто не вынес суровой карпатской зимы. Пьер-Жан любил напустить страху на школьных приятелей, а особенно – на девчонок, которые прозвали его Толстой Сволочью и Монстром. Все это было так давно, что Пибу казалось, будто произошло не с ним. Этот мальчишка, загнанный в угол далекими от его проблем родителями и несносной сестрой, заключенный в тесную клетку своего «я» и абсолютно безрадостного существования, этот мальчишка, измученный звуками, раздающимися по ночам, и тайной тела девчонок, этот мальчишка по имени Пиб в первые годы своей жизни играл в каком-то фильме, снятом по примитивному сценарию на пленке с нечетким изображением, булькающим звуком и полинявшими красками.