Петр Заспа - Торпедой - пли!

— Ты как под Сталинград собрался, — сказал он по-русски.

Немец недоуменно оглянулся, не понимая, к кому обращается пленный.

— Я тебе говорю! Езжай под Сталинград! Там тебе быстро понты с ушей стряхнут.

Немец, злобно сверкнув глазами, опустил автомат и сжал перед Мишиным носом громадный кулак.

— Schweigen! — выдохнул он ему в лицо.

— Миша, прошу вас, помолчите, — взмолился профессор. — Не дразните их, а то вас побьют!

— Вы прямо, как этот немец. Он мне тоже предлагает заткнуться.

Машина натужно ревела двигателем, взбираясь в гору. Фургон немилосердно раскачивался, отчего приходилось цепляться за деревянную скамейку руками.

У Миши даже мелькнула бредовая идея — вдруг мы сейчас перевернемся! Только бы на сторону ухмыляющегося немца! Миша навалился бы на него сверху. Им ведь даже руки не связали, унизительно демонстрируя их безобидность. Вот бы я ему сначала коленом ниже пояса! А потом его же ножом!

От таких мыслей он снова не удержался и, рассмеявшись, посмотрел Рэмбо в глаза. Немец насупился и потянулся в карман за кастетом.

Приложившись лбом в свисающее сверху зеркало, Курт Гайслер снял фуражку и неприязненно посмотрел на водителя.

— Что стало с дорогой? Когда я был здесь начальником полиции, арестованные мостили ее гравием.

— Господин штурмбаннфюрер, гравий смыли дожди. А арестованных у нас почти не бывает.

— Ничего не может ваш Мольтке! Еще мечтает о Берлине. Пусть радуется, если я его не отправлю набираться опыта на Восточный фронт.

— Наш шарфюрер в прошлом был преподавателем в полицейской школе, — попытался оправдать своего шефа водитель. — Жесткости ему и впрямь не хватает.

— Вот и поедет набираться ее в России. Стой!

Гайслер почувствовал, как в душе у него шевельнулось недоброе предчувствие. Автомобиль, качнувшись, послушно замер у развилки.

— Кажется, эта дорога ведет через морскую базу?

— Так точно, господин штурмбаннфюрер. За виноградным полем гавань моряков. Мы проедем рядом и выедем на асфальтированную дорогу до самого аэродрома.

— А эта тропа направо? Ее раньше не было.

— Ее протоптали недавно. Так ближе в город.

— По ней мы доберемся до аэродрома?

— Так точно, но так гораздо длиннее, и не дорога это, а одно мученье. Можем и застрять.

Гайслер задумался. Опять эти моряки. Могли ведь уже очухаться после ночного визита гестапо? А увидев его, так еще выкинут какой-нибудь номер. Не поэтому ли проснулась дремавшая интуиция? За годы службы в гестапо он понял: хороший офицер службы безопасности должен быть хорошим волком. И, как матерый хищник, чувствовать волчьи капканы. Но чтобы быть прекрасным служакой, этого мало. Нужно еще быть отличной ищейкой, чтобы чувствовать и волка, и поставленные на него капканы.

Гайслер посмотрел на теряющуюся среди виноградников укатанную дорогу, затем на уходящую в сторону тропу и, доверяя собственному чутью, скомандовал:

— Давай направо, через город!

Водитель удивленно посмотрел на штурмбаннфюрера и послушно развернул баранку. На аэродром они приехали без происшествий, и, увидев на поле ожидавший его транспортный Ю-52, Гайслер облегченно вздохнул. Тревога, впрочем, его не покидала, но это от усталости, решил Курт. До Берлина пять часов лету, отдохну, и все пройдет. Он свою работу сделал на отлично, теперь можно подумать и о лаврах.

Пленных завели в самолет. Гайслер последним захлопнул дверь салона и нетерпеливо махнул летчикам рукой. Прощай, ненавистный Брест, встречай, любимый Берлин! Штурмбаннфюрер, примостившись рядом с кабиной пилотов, закрыл глаза, в очередной раз репетируя свой доклад бригаденфюреру СС Мюллеру.

Перед самолетом их остановили и поставили у двери. Техники пошли к соседнему самолету за трапом, а Мишу с Михаилом Ивановичем ткнули лицом в гофрированную обшивку, всю в камуфлированных разводах.

— Почему нас не расстреливают? — прошептал Миша.

— Хотят куда-то везти.

— Так что? Поживем еще? Это хорошо.

— Это плохо, Миша, — угрюмо ответил Михаил Иванович.

— Почему? Вдруг сбежим!

— От них не сбежишь. А плохо, Миша, потому, что мы с тобой много знаем. И поверь мне, как бы ты ни старался, через сутки все, что знаешь ты, будут знать немцы. Я пыток не вынесу. Так что лучше бы нас расстреляли.

— Да… — озадаченно прошептал Миша. — А давайте будем им врать. Потянем время. А там, может, и удрать получится.

— Не получится. На это даже не надейся. И врать тоже не получится. Немцы далеко не дураки и быстро во всем разберутся. Как разберутся и в наших знаниях, а затем найдут им достойное применение. А это Миша, уже будет совсем другая история. И лодку нашу они быстро выловят, потому что мы им все о ней расскажем. А на свою стойкость даже не надейся. Мы с тобой сейчас огромная опасность для всех наших друзей.

Михаил Иванович замолчал и тяжело задумался. Задумался и Миша. Затем открылась дверь самолета, и их втолкнули внутрь.

Из разбитой щеки, не прекращаясь, текла кровь и заливала подбородок. Миша удивленно посмотрел на спины немецких летчиков и сидевшего напротив Михаила Ивановича.

«А вдруг решили выбросить в воздухе!» — с ужасом подумал он.

Это было куда страшнее, чем расстрел. Но и предстоящие пытки пугали не меньше, и он угрюмо свесил голову над коленями.

Двигатели заревели, заложив уши, и потащили самолет по полю. Миша облизнул перепачканные кровью губы и неприязненно посмотрел на сидящего напротив, рядом с Михаилом Ивановичем, немца.

— Сволочь, — прошептал он, глядя на огромные, начищенные до блеска сапоги немца. — Я твой кастет затолкал бы тебе в глотку. Дайте мне только волю!

В ответ он ожидал выкрика или еще одного удара, но немец молчал. Подняв глаза, Миша увидел, что Рэмбо трясется, как заячий хвост. Пальцы на коленях дрожали и переминали голенища сапог. Отвисшие щеки покрылись пятнами на бледно-зеленом фоне. А глаза загипнотизированно смотрели на проплывающие внизу, в квадратном иллюминаторе, зеленые поля. Вот это новость! Этот начищенный индюк, возомнивший себя главным боевиком Германии, боится летать! Не сдержавшись, Миша злорадно захохотал:

— Что, рожа?! Это тебе не кастетом размахивать! Смотри, у тебя из сапог потекло!

Михаил Иванович испуганно вскрикнул, но увидев, что перепуганный немец даже не слышит Мишу, тоже улыбнулся и посмотрел на пол. Почувствовав безнаказанность, начпрода понесло.

— Попроси у летчиков горшок, да меня не обрызгай!

Осмелел и Михаил Иванович. Посмотрев на Рэмбо, он вдруг замер. Рядом со своей левой рукой он увидел кольцо на шнурке из торчавшей в сторону на поясе рукоятки гранаты. Косясь глазами, Михаил Иванович осмотрелся. Офицер сидит возле кабины и, похоже, уснул. По бокам у него два немца. Напротив Миша. Возле него тоже охрана, но они выглядывают в иллюминаторы и его руку не видят. А Рэмбо в таком ступоре, что ему можно стучать по каске, и он не услышит.