Валерий Елманов - Правдивый ложью

То ли молился, то ли собирался с мыслями, теряясь в догадках, что теперь со мной делать, но, скорее всего, просто делал вид, что главное для него – церковная служба, а арестованный князь – ерунда, можно попутно и навестить, раз уж он тут рядом.

Впрочем, когда он ко мне вошел, то тоже оказался ошарашен и сбит с панталыку.

Еще бы!

Узник не в унынии, а вроде бы как напротив. Да мало того что он, сидя на бочке и болтая ногами, весело улыбается, хрумкая яблоко, но еще и орет во всю глотку:

– Ба-а, сам пресветлый государь! А уж как я заждался-то тебя, как заждался!

Дмитрий недовольно оглянулся на стоящих за его спиной казаков и сурово бросил Шарову:

– Он что, сызнова пьян?

– Не должон, – решительно отверг упрек атаман.

– Стало быть, не протрезвел после вчерашнего, – предположил Дмитрий.

– Мы ему, едва приехали, такое купание учинили, что он уже к вечеру трезвехонек был, – вновь не согласился с государем Серьга.

– Ладно, оставьте нас, – буркнул Дмитрий. – Токмо допрежь огня занесите – уж больно темно тут, а мне в глаза ему охота заглянуть.

Стоял он в ожидании довольно-таки спокойно, но суетливые руки, ни секунды не знающие покоя, все равно выдавали внутреннее напряжение.

Однако молчал.

Лишь когда сразу три ярко горящих факела примостили на стенах, а толстый услужливый келарь самолично приволок здоровенный шандал на семь свечей и все удалились, будущий царь-батюшка соизволил сделать мне замечание:

– Что-то ты больно весело меня встречаешь. Тебе б печалиться впору, что сызнова твой злой умысел не удался, а ты эвон…

– Quis desiderio sit pudor aut modus tam cari capitis? [50]– проникновенно произнес я и, не удержавшись, заметил: – Сдается мне, что и ты вчера ликовал без меры, когда прочитал то, что я для тебя приготовил. И про умысел ты тоже напрасно. Сам ведь ведаешь – его и в помине не было.

– Я-то ведаю, а вот прочие – нет, – парировал он. – И для всех них ты – убийца.

– Охотно верю, – согласился я. – Ты, государь, великий умелец nigra in candida vertere [51]. Но надеюсь, что во всеуслышание ты еще об этом не объявил?

– А тебе что за дело? – Он с вызовом посмотрел на меня.

– Мне – никакого, кроме заботы о твоем величестве и… твоем величии, которое непременно пострадает в связи с тем, что сегодня царь-батюшка говорит одно, объявляя человека подлым изменником, а потом…

– И что потом? – насторожился он.

– Потом будет… потом, – скаламбурил я, – а пока об этом рано. К тому же, в конце концов, тебе решать, что именно будет потом.

– Гляди, – пригрозил он, – грамотки, что ты привез, я уже разодрал…

– Списки с грамоток, государь, – невозмутимо поправил я его. – Сами они в надежном месте.

– А мне все одно, – презрительно отмахнулся он. – Кто им ныне поверит? – И торжествующе уставился на меня.

– Так уж и никто? – усомнился я.

– Никто! – отрезал он. – Так что, если ты помыслил, будто я тебе за оные тайны жизнь подарю, промашку дал. К тому ж я и не собираюсь ничего отдавать Жигмонту, а что обещал, так мало ли люди посулов раздают, когда нужда заставляет. Мнишеку – дело иное, но то тестю. Оно тоже всем понятно. Если б на дочке кого-нибудь из наших бояр женился, все одно и тогда бы тестя удоволил, потому как положено отдариваться.

– Положено, – согласился я. – И насчет обещаний при нужде тоже верно сказано. Ой сколь много ты их пораздавал. Помнится, ты и мне про Годуновых кой-что посулил. Или, как я понимаю, это тоже было не в счет?

– Передумал! Tempora mutantur et nos mutamur in illis! [52]– отчеканил он. – Вот и я тоже поменялся. К тому ж тесно нам двоим на Руси. Это куры под одной крышей живут в мире и согласии, а два петуха в одном курятнике – никогда! Уж так мир оный устроен.

– А придется ужиться, – ласково заметил я.

В моем вкрадчивом тоне не было притворства – только искреннее или почти искреннее сочувствие.

Впрочем, я и ранее ничуть не фальшивил, даже когда приветствовал его в самом начале. Мне действительно было радостно сознавать, что маски сброшены за ненадобностью и игра пошла в открытую, или почти в открытую.

Да и с петухами он тоже по-своему был прав. Действительно, самая прочная гарантия мира – это закопать топор войны вместе… с врагом.

Но признавать это вслух – перебор.

– Про петухов мне и впрямь невдомек – у нас, шкоцких князей, сельское хозяйство не в чести. Только я ведь тебе не все привезенное выдал. У меня ж и еще кой-что в запасе осталось.

– А боле я никому не обещался, – растерялся Дмитрий.

– Разве? – удивился я. – Неужто ты, государь, забыл про служителей истинной веры, кои тебя ныне повсюду сопровождают, а один даже принимал участие в твоем крещении? Так вот, думается мне, что промашку ты дал, «красное солнышко». Генрих Четвертый принимал католичество, потому что его подданные – католики, то есть королю некуда было деваться, а у тебя вроде как наоборот. Так что это Париж стоит мессы, а вот Москва – литургии, ты же все поперепутывал…

– А оное ты откель выведал? – оторопел Дмитрий и осекся, поняв, что вдобавок и сам проговорился.

Но я ликовать не стал – и без того все известно, так что в лишних подтверждениях не нуждался.

– Оттель же, откель и прочее, – туманно пояснил я. – Да и какая разница, откуда я все это вызнал. Тут ведь главное в ином – сколько мне ведомо.

Дмитрий зло прищурился и ехидно заметил:

– А видоки тому имеются?

– А как же! И не один! – горячо заверил я его. – Конечно, отец Каспер Савицкий промолчит или от всего отопрется – у иезуитов оно запросто. Да и папского нунция Рангони тоже разговорить не получится. Вот только не все присутствовавшие в церкви Святой Варвары столь же добропорядочные католики. Иные из них весьма корыстолюбивы и вдобавок большие болтуны.

– Зебжидовский, – прошипел он.

Хорошо работает логика у мальца, просто прекрасно. Но краковский воевода нам еще сгодится, а напакостить ему Дмитрий в состоянии, настучав королю, так что лучше обелить мужика заранее.

– Ну тут ты чересчур высоко скакнул, да пальцем в небо угодил, – усмехнулся я. – Есть и иные. Впрочем, не думаю, что ты в тот апрельский денек – кажется, это была страстная суббота, нет? – любовался служками и прочим людом из числа тех, кто был там, так что лучше не гадай, ибо бесполезно. Да и ни к чему тебе их имена.

– Народ тебе не поверит, – заявил он, вот только уверенности в его голосе не было и в помине.

– Мне – нет, – согласился я. – А тем, кто, польстившись на злато, согласился на приезд в Москву и может во всеуслышание заявить о твоем латинстве прямо с Царева места?

– Все одно – и слухать не станут! – отчаянно выкрикнул он.

– И тут не спорю, хотя и сомневаюсь – люди любопытны, так что напрасно ты… Впрочем, ведь и это далеко не все. Это тебе сейчас кажется, что хуже известий нет, но ты ошибаешься. Имеется у меня и еще кое-что. – И заботливо осведомился: – Ты как там, еще не передумал насчет Годуновых?