Владимир Коваленко - Кембрийский период

Нион начала говорить. Ведь Неметона обещала слушать.

— Вот как бывает. Ты знаешь. Вообще-то христианские друиды правы — я человек. Как все. Только вот быть как все не умею. И вообще ничегошеньки про это не знаю. Меня ведь держали как вещь. Как платье. Хорошее, нарядное, для церемоний. Пылинки сдувать и хранить в резном сундуке, когда не нужно. А когда нужно, надевают. А мне, когда нужно, всегда настойку давали. Мне ведь много не надо, за то и выбрали… Ватесса была, второй уровень посвящения возгласили — а и не учили ничему. Ну кроме как сидеть тихо, мышонком. Ходить правильно. Дышать. Говорить не учили, говорила ты — а без дыхания говорить трудно. А остальное, что я знаю, я подслушала. И правда, никогда я не сотворю из тебя кумира! Идолы — они деревянные, или каменные. Мертвые. А ты живая.

И пока на смену Глэдис не явилась Анна, девушка торопливо прижалась щекой к руке богини. Теперь она стеснялась своего поклонения и на людях старалась никак его не проявлять. Однако с рукой что-то было не так. Под щекой, там, где на руке Неметоны быть кольцу, вместо мягкого и маслянистого Нион ощутила твердое и гладкое. Отстранилась. Рассмотрела. Зажала рот рукой, подавив вскрик. Прежде закрытый воском, на пальце сиды тускло сверкал камень цвета открытой раны…

Пирр сумел. А потому и шел — не к себе в комнату, а в соседнюю, где обретался человек, рекомендованный ему патрикием Григорием. Приказчик купеческий, как же! Порода, сила, обходительная увертливость в разговоре… Чиновник дворцового ведомства, не менее. А чем занимаются некоторые из них — давно известно. Так что принимай подарок, почтенный Эмилий, или как тебя там сегодня зовут. Хороший подарочек, о таком ты мечтаешь. Потому что тебе тоже нужно определить политику и написать отчет — и старик Пирр тебе в этом поможет! В обмен нужна сущая мелочь. Отметить, насколько он тебе помог. А что ты не уточнишь — чем, оно ведь к лучшему. Пусть Григорий думает, что глаза и память, а не ловкие руки и язык. При соборовании возжигаются свечи. И главное — каждый пресвитер производит помазание каждого члена болящего. Каждого. То есть и руки. Правой руки. Никто не заметил лишнего движения, даже сама соборуемая. А в результате в ладони Пирра оказался восковой слепок. Закрывавший регалию.

Эмилий обрадовался. И немедленно залил добычу гипсом, чтобы получить точную копию. А Пирра осенило.

— Сделай еще одну — мне, — попросил он.

— Нет, — заявил Эмилий, — не рискну. Если она потеряется, а потом всплывет в ненужных руках, под вопросом окажется моя верность экзарху Африки. Но я могу провести анализ слепка при тебе. И отпечаток слепком сделать, и при тебе сравнить с образцами. А сейчас пусть схватится.

И перевернул песочные часы.

Пирр согласился. Не было у него другого выхода. Взялся за работу тайного агента, так изволь слушать более сведущего в сем ремесле человека. А потому спустился Патриарх в пиршественный зал и застал там давешних друидов, вкушающих пищу земную. Такой случай упустить не мог — и немедленно дополнил собой компанию.

Вскоре он уже вел привычный теологический диспут. Время в подобных беседах течет незаметно, а польза несомненна! Ирландский акцент у собеседников только веселил, а среди концепций, которым приходилось противостоять, нашлись несколько до боли знакомых. Друиды и сами не осознавали, насколько глубокими отметинами наградило их веру христианство.

Но главное — он начал понемногу узнавать этих людей. Кузнец вовсе оказался открытой книгой. Не скрывал — его больше прочего волнует мудрость, связанная с огненным ремеслом. Когда дочь бога всех ремесел приходит жить к людям — это наверняка означает щедрые новшества. И главное для него — именно эти знания, а прочие мудрствования он оставляет товарищам. Двое других казались искренними в своих заблуждениях, но ни одна душа не гладка, как галька на берегу — найдется за что ухватиться. Дай только срок.

Но на сей раз ни срока, ни отдыха не досталось. Распахнулась дверь, ведущая во внутренний двор заезжего дома. И сразу с порога прозвучала пара хлестких приказов. Тон, голос августы. Недовольной августы. Валлийских слов Пирр не разобрал. Но — обернулся. Новокрещеная Нион. Девушка, одетая девочкой. Как у человека может быть чужой голос? Зато приказы понял здоровый бородатый варвар, привалившийся к стойке.

— Харальд! Встань рядом!

Норманн неторопливо прошествовал к ней, занял место за левым плечом, как телохранитель. Нион стремительно подошла к Пирру:

— Отдай.

Это было греческое слово. Пирр поперхнулся на полуслове. А та протянула ладошку:

— Отдай. — И снова, нетерпеливым звоном: — Отдай.

Патриарху константинопольскому всегда плохо думалось в присутствии крупных ребят с мечами. Иначе, возможно, он сидел бы сейчас в столице. Или в ссылке, более близкой к берегам Босфора, чем эта перевернутая страна. Но время он потянуть попытался

— Ты о чем, дочь моя?

Неслышащий взгляд.

— Ты взял часть богини. Нарушил целостность. Отдай. Иначе… — решительный кивок за плечо. Пирр понял только «Отдай». И жест.

— Не обижай святого отца, — вступился было человек в пледе одного из горных кланов. — А к твоей богине у нас и вовсе неудовольствие имеется…

— Решим потом, — отмахнулась подбородком — и раскаленным добела голосом Пирру: — Отдай!

— Нет, соплюшка, ты выслушаешь сей…

Спокойно брошенное за плечо:

— Убей…

Нион не успела произнести второе слово. Горец, как любой посетитель трактира, оружие отдал на входе. А потому удара мечом не ожидал. Инстинктивно закрылся руками… И рухнул на пол.

Нион — уж точно не Луковка — снова повернулась к Пирру:

— Мешал. Отдай.

— Верну — поспешно обещал Пирр, глядя на бездыханное тело перед собой, — с собой нет. Схожу принесу.

— Мы идем с тобой. — это уже варвар. Койне [11] Портовый международный язык на основе греческого. . Понять можно. Особенно, если очень хочется жить.

Он уже всходил вверх по лестнице и не видел, как друиды склонились над телом. Пожали плечами.

— А ловко, — заметил кузнец, — и крови нет.

— Она пророчица, — заметил седой. — А говорят, что друидов в Камбрии не осталось…

"Тело", постанывая, поднялось на ноги. Харальд, как разумный человек, меч показал. Но ударил кулаком, с левой. Крови и верно не было. Как и претензий за нее.

На деле норманн переаккуратничал. Знал бы, что к крови от удара в Камбрии отношение совсем не то, что в Норвегии, — непременно ударил бы именно мечом. Плашмя. Чтоб рожу в кровь… Но побоялся нарушить местный обычай. А на родине за такое бы убил. И был бы вправе — хульное слово хуже пущенной крови. Но для избежания кровной мести убил бы на поединке. Хольмганг. И уж никак не половинил бы злоязычного на месте.