Андрей Онищенко - МиссияКрест Иоанна Грозного

Вспомнив про христианское смирение, он ласково обратился к ней:

– Чего тебе надобно, Феклуша, разве не видишь, мы беседуем? Иди к себе и дай нам поговорить.

– Да она все уши прожужжала, когда Мирон приедет, что там стряслось. Христа ради, расскажи ты ей, а то ведь на успокоится, – вмешалась в разговор матушка Любава.

– Я тихо буду сидеть и не стану вам мешать. Я просто послушаю. Ну, пожалуйста, Мирон?

– Хорошо Феклуша, только не лезь в разговор. Повторять я не стану, я сильно устал. Любава тебе все перескажет потом.

– Мирон, ты скажи, только жив ли он и что с ним? – со слезами на глазах и горечью в голосе, задала вопрос Феклуша.

– Да жив пока. В беспамятстве он. Кровью исходит, то из чрева идет, то из носа. Видать много он человеческих душ на своем веку загубил, вот его, наверное, за эти дела Господь и наказывает.

– Да что ты такое говоришь, Мирон, – вмешалась Феклуша, – он хороший и не стал бы просто так губить людские души.

– Я тебя просил молчать и не лезть в разговор, отец Мирон стукнул кулаком по столу, – Ты откуда знаешь кто он такой? Все они дворяне заносчивые одним миром мазаны.

– Замолчи дура, не мешай нам с Мироном думать. Еще раз влезешь, пойдешь к себе, – бросила Любава рассерженный взгляд на Феклушу. – Ты Мирон продолжай, не обращай на нее внимание.

Между тем, отец Мирон, промочив хмельным медом горло, и удовлетворительно кивнув, продолжил:

– На чем это я остановился. Фу ты напасть, какая запамятовал?

Отец Мирон на минуту задумался, собираясь с мыслями.

– Вспомнил! Так вот, я его причастил и соборовал, а он все лежит в беспамятстве бледный как смерть, только временами кровушкой исходит. Ну, я и подумал про себя, вроде он говорил, что родственников у него нет, так ведь если помрет, то имение опять Казне отойдет. Немного поразмыслив, я решил обождать с возвращением домой, вдруг он придет в себя, захочет покаяться, а я бы его постарался уговорить завещать перед смертью маленькую толику своего имущества моему приходу, на что оно ему там, на том свете, ведь в гробу карманов нет. И все бы ничего, только сегодня дружки его из столицы прилетели. И как только узнали, коршуны противные, что отходит он и собирается отдать Богу душу? Один из них все молчал, а другой зато, такой весь из себя, вроде Алексеем назвался, стал кричать на всех и распоряжаться. Поднял со смертного одра умирающего и стал через вороток насильно отвары из трав в него закачивать. А я ему говорю, как ты смеешь, бесово отродье, так издеваться над умирающим. Он уже одной ногой в могиле, не трогай его, дай ему спокойно умереть. Так он меня схватил за шиворот и вытолкал из избы, чуть рясу не порвал.

Отец мирон налил себе еще чарку и залпом опустошил ее.

– Ой, Мирон, страсти ты какие рассказываешь, а люди то что? А куда смотрел Иван Дубина? Это же святотатство…

– Вот и я о том же, – продолжил отец Мирон, – я Дубине говорю, опомнись, побойся Бога, ты куда смотришь, ведь все под Богом ходим, а он в ответ только зубы скалит. Всегда я его безбожника недолюбливал, чтоб ему на том свете пусто было, чтоб горел он в гиене огненной…

– А Катерина, супруга его то что? – вновь задала вопрос Любава.

– А что Катерина, она мужа как огня боится. Душа у нее добрая, впрочем, она одна только меня пожалела. Собрала харчей на дорогу и подарки рождественские передала. Сгубит душу ее Дубина, пойдет она следом за ним в ад…

– И что дальше? – вопрошающе задала вопрос Любава.

– А что дальше? Я так мыслю, приберет после смерти Ильи, туда ему и дорога, этот нахальный Алексей Журавичи к своим рукам. Тогда уж нам здесь точно житья не станет. Илью терпеть еще можно было, вроде и общий язык нашли, а этот изувер просто сущий разбойник.

– Да что вы такое говорите, как вам не стыдно, просто противно от вас такое слышать, – вытирая ручьем катившиеся слезы, с негодованием вмешалась Феклуша. – Илья еще жив и если Господь не прибрал его сразу, значит, он ему нужен, значит, он обязательно поправиться, а вы…

Закончив свою гневную реплику, Феклуша встала из-за стола и отправилась к себе.

Илья приходил в себя, медленно возвращаясь из небытия. Сознание постепенно наполняло его мозг, а душа возвращалась в измученное продолжительной хворью тело. Он с трудом поднял тяжелые веки, и первое что он увидел, было лицо Алексея склоненное над ним.

– Ну и напугал ты нас, Илья, – улыбаясь, произнес Алексей. – Если бы мы вовремя с Василием не подоспели, считай, не жилец ты был на этом свете. Ну, теперь будет все хорошо, поправляйся побыстрее и в Москву, там снова интересные дела разворачиваются.

Язык еле ворочался во рту. Приложив большое усилие и разомкнув сухие потрескавшиеся губы, Илья, собравшись с мыслями, которые его волновали в первую очередь, задал вопрос:

– Где я и как ты очутился подле меня? А может мне это все мерещится? – еле слышно произнес он.

– Да жив ты, это действительно я. Мы с Василием за тобой из Москвы приехали. Князь Шуйский опять обласкан Государем, ждет тебя, и велел передавать поклон. Он выхлопотал для тебя новую должность при Дворе. Царский Указ о твоем назначении уже подписан, так что теперь ты являешься воеводою всех Кремлевских крепостных укреплений. Давай-ка побыстрее поправляйся, скорее, становись на ноги и вперед, покоряй столицу на новом месте Государевой службы.

– Где я нахожусь? – повторил вопрос Илья, – и какой сегодня день?

– На дворе почитай вторая декада января 1606 года. Ты находишься у Ивана Дубины в Молдино, Рождество Христово мы без тебя встретили. Ты как с лошади упал, так тебя сразу в его дом привезли, боярин Сабуров хотел к себе забрать, но побоялись тебя не довезти, плох ты был совсем. Ничего, вот встанешь на ноги, не забудь сказать спасибо Катерине, хозяйки Ивановой, это благодаря ее стараниям тебя с того света вытащили.

Илья сосредоточился на том, роковом дне. Память постепенно возвращалась. Он помнил медвежью охоту, возвращение в шатер, а дальше, дальше был провал. Илья прервал воспоминания и снова обратился к Алексею:

– Что со мною приключилось, – задал он вопрос.

– Не знаю. Скорее всего, это было пищевое отравление.

– Отравление? Но ведь я в этот злощастный день ничего не ел и поначалу до самого окончания охоты чувствовал себя прекрасно. Никак не возьму в толк, что со мною стряслось.

– А ты припомни хорошенько начало того дня, что ел, что пил?

– Да в том-то и дело, Леха, что ничего не ел. Утром, перед тем как отправиться к Дубине, я с Феклушей попил горячего сбитню, потом уже здесь, в Молдино, выпил несколько чарок хлебного вина за знакомство с соседями.

– А чем закусывал? – профессионально заинтересованно задал вопрос Алексей.

– Первый раз грибками маринованными, а затем солеными огурчиками.