Лариса Бортникова - Охотники. Погоня за жужелицей

— Мадемуазель. Могу я взглянуть на вашу Вещь… на ваш кулон? Обещаю, я не стану его трогать, — тихо по-французски проговорил гость.

Даша раскрыла шкатулку и встала так, чтобы рассмотреть содержимое ему было неудобно. Ей хотелось, чтобы он подошел поближе и произнес еще что-нибудь. Баритон его показался удивительно красивым, гораздо красивее, чем у самого Баттистини, и это тоже настораживало. К тому же Даше хотелось еще раз послушать его акцент, чтобы определить, откуда же «печник» родом.

— Позволите взглянуть поближе? Здесь слишком темно.

— Конечно, — согласилась Даша. Потом на пробу по-английски добавила: — Прошу вас, сэр. — И заметила, как еле уловимо напряглось лицо тетки и как сам гость усмехнулся одними глазами, однако ничего не сказал.

В два шага оказавшись возле девушки, «печник» быстро оглядел фигурку Жужелицы, действительно даже не прикоснувшись к ней, потом поклонился Даше и утвердительно кивнул Лидии Николаевне.

— Все верно. Благодарю вас. Простите за вынужденную проверку, но я должен был убедиться, что вы — это действительно вы.

— Да, конечно. Я понимаю…

— Скажите, мадам Чадова, сколько таких Вещей среди членов вашего… гм… литературного кружка и сочувствующих?

— Кое-что здесь, в доме. Немного — три штуки. К тому же по Москве наберется около десяти предметов. Возможно, меньше. Сейчас непростые времена. Не все готовы отдать Вещь. Человек всегда надеется на перемены к лучшему. Люди успокаивают себя, мол, зачем этим… — тетя Лида непроизвольно взглянула в сторону столовой, — новым властям мистические безделушки? Большевики ведь даже в Бога не веруют. Представляете, даже Рождество отменили. В шестнадцатом и семнадцатом, когда мы только начинали переписывать владельцев Вещей, по обеим столицам насчитывалось человек тридцать — сорок. Люди даже сами нас находили. Много энтузиазма, много суеты. Все кичились друг перед другом, бравировали. А потом — кто-то сбежал за границу. Кто-то теперь по другую — красную — сторону. В прошлом году, после облав, особенно много было таких… вдруг «покрасневших». Это так странно. Так больно… Великие, прекрасные люди… и на поверку оказываются подлецами и трусами.

— Да. Так случается…

Тетя Лида вздохнула. Присела на некрашеную скамеечку.

— Вот такие дела. Может, получится уговорить и племянницу. Девочка даже не представляет, какова ценность ее кулона, не уверена, что об этом догадывалась и ее покойная мать. Да что там… Никто в нашей семье ничего про Вещи не знал. Я была так страшно напугана сперва. Как? Я? Почему вдруг решили, что можно мне доверять… Да кто я такая по сравнению с этими людьми… Почему, например, не Гумилев, не Есенин? Или не Маяковский? Почему? Разве не умнее, не чище они меня?

Тетя Лида повернулась, вдруг увидела Дашу и пожурила ее взглядом за то, что та все еще здесь и с раскрытым ртом следит за происходящим.

— Даша! Оставь нас одних, будь добра. Все же нехорошо подслушивать разговоры взрослых.

И хоть Даше было обидно, что ее посчитали ребенком, но еще раз ослушаться тетю Лиду девушка не посмела. Она уже достаточно устроила сегодня сцен. Даже если она была права, все равно не к лицу барышне из приличной семьи закатывать истерики. В конце концов, она же не Милочка Завадская, которая по поводу и без повода «теряет чувства»… О боже! За всеми переполохами и событиями Даша напрочь забыла о звонке подруге, и теперь наверняка Милочка рыдает от того, что ее так жестоко, так подло предали…

Даша вылетела в прихожую, сорвала с аппарата трубку…

— Что? Гости у вас, товарищи соседи? Или опять ваш буржуйский недобитыш гадит? — Бессонов словно специально поджидал соседку. Даша даже не успела назвать телефонистке номер Завадских, а Бессонов уже торчал рядом и словно нависал над Дашей всей своей тяжестью. — Гнилой он, ваш Митя. Такие и на мать с отцом донос напишут, дорого не возьмут. Держитесь от него подальше, Дарья Дмитриевна.

— Что? Нет… Это не он… Не Митя. Это я… мышь увидала! Вот! — нашлась Даша. И подумала, что надо срочно спровадить Бессонова к себе, а самой предупредить тетю Лиду и англичанина (в том, что в гостиной находился англичанин и шпион Антанты, Даша уже не сомневалась). Как только у нее из головы вылетело, что комиссар тоже здесь? «Господи, — молилась Даша про себя, — пожалуйста, сделай так, чтобы они сейчас не вышли в прихожую». Ну, кого?.. Кого, спрашивается, обманет этот маскарад… Эта шапка, которая англичанину идет так, как Даше валенки… Ай! Даша вспомнила, что ужасно, стыдно одета, и вспыхнула.

— Мышь зимой?

— Может, больная мышь? Может, бешеная? Точно… Бешеная мышь. Пряталась в мешке с зерном, наелась спорыньи, и вот…

— Мышь взбесилась? Ладно… Вижу, что я для вас не слишком желанный собеседник. — Бессонов вернулся к себе, хлопнув дверью так, что изрядный шмат от насквозь прогнившей шпалеры оторвался и шлепнулся точно на Дашину макушку. Если бы в этот момент она увидела себя в зеркале, наверняка сама бы не удержалась от хохота — настолько похожим на детский чепчик оказался лоскут. Но Даша, чтобы лишний раз не расстраиваться, зеркало решила проигнорировать и влетела обратно в гостиную.

— Тетечка Лидочка! Милая!

— Дарья, перебивать старших…

— Нехорошо… Я знаю. Тетечка Лидочка… Дома он. Этот вздорный Бессонов. Дома! Не на службе.

— Вот как… — замерла Лидия Николаевна и быстрым шепотом, уже не таясь от племянницы, заговорила, мешая русские слова с английскими: — Придется вам встретиться с людьми. Каждый должен решить за себя. Вы должны понимать. You see. Непростое решение. Трудный выбор. Люди всегда остаются людьми. Надеются, что все утрясется. К тому же для меня ваши рекомендации более чем достаточны, а остальные вправе усомниться… Понимаю, нужно немедленно собраться. Но we need… приличный повод. Наш… новый сосед… огромное препятствие. Obstacle. Знаете, такой юркий, вроде бы простодушный, но очень… очень хитрый человек. Мы его давно знаем. Боюсь, многие не рискнут. You see.

— Да, — мягко улыбнулся гость. — Людям страшно. И нужен повод, чтобы… как это по-русски… комар и ваш сосед носа не подточил.

— Есть повод, — вмешалась сидящая до этого на дядиной табуреточке тише воды ниже травы Даша. И оба они внимательно уставились на нее — тетя Лида с недоверием, «англичанин» с вниманием и улыбкой, которая вдруг показалась Даше обидно снисходительной. Так в детстве смотрел на нее Саша. И немедленно получал кулаком по лбу. Даша нахмурилась и серьезно повторила: — Есть повод. У меня, господа, сегодня восемнадцатилетие.

— О! Приятное событие! Поздравляю, мисс. Кстати, шляпка прелестная… необыкновенно вам к лицу.

— Какая? Где? — Даша нащупала на голове что-то шершавое и пыльное, напугалась сперва… а потом сдернула с макушки лоскут и, узнав в нем солидный обрывок подгнившей обоины, зарделась так жарко, что даже буржуйке впору было ей позавидовать.