Алексей Фомин - Время московское

— Спасибо, — поблагодарил Сашка, и они с Адашем зашагали в указанном направлении, но, едва поравнялись с первой лавкой, на вывеске которой красовалось нечто, отдаленно напоминающее верхнюю мужскую одежду, Сашка остановился и потянул на себя входную дверь.

Тлинь-динь, звякнул колокольчик.

— Ты что, государь? — удивился Адаш.

— Нам с тобой надо переодеться, — уверенно заявил Сашка и шагнул внутрь лавки.

Следующий час он потратил на выбор и примерку купеческого платья. Сначала хотел обрядиться, как какой-нибудь немец, но потом сообразил, что это перебор. Без знания языка он лишь сделается еще более подозрительным. Поэтому в конце концов Сашка выбрал себе русскую одежду и теперь выглядел как самый натуральный молоденький купчик. Меч его был запакован и спрятан среди вещей, на пояс же себе он повесил короткий кинжал, как и положено купцу, отправившемуся в дальнее странствие. Для вещей Сашка приобрел два больших кожаных сундука с навесными замками. И пусть они не были заполнены и на четверть — не беда, главное — производили соответствующее впечатление. Чтобы одежда не казалась совсем уж новой, он старательно помял, потоптал ее, а потом велел лавочнику ее почистить. И все бы хорошо, если б не упорство Адаша. Сашкин план — выдать себя за купцов, чтобы не вызывать у окружающих излишних вопросов и подозрений — летел в тартарары. Нет, в принципе переодеться в купеческую одежду Адаш не отказывался. Но подкоротить свои свисающие ниже подбородка усищи, а тем более сбрить оселедец отказался категорически. Предложил Сашке лучше уж сразу лишить его жизни, для чего протянул ему обнаженный меч, но не подвергать его такому позору. Сашке пришлось уступить. Это, конечно, внесло изменения в его план, но не отменило его совсем. Как бы то ни было, но из лавки они выходили уже в виде маленькой процессии. Впереди двое мальчишек катили на тележках сундуки с багажом, за ними следовал Адаш, грозно поглядывающий по сторонам, а замыкал процессию Сашка, выглядевший настоящим молодым купцом. У входа на постоялый двор, когда мальчишки сгрузили сундуки, Сашка бросил им монетку.

— Данке, данке, каспадин купец, — загалдели мальчишки, поймав монету.

Сашка решил еще раз попытать счастья и бросил мальчишкам еще один медяк, тут же ими и пойманный.

— Скажите-ка, мальцы, а где находится контора Некомата Сурожанина?

— Ничего не знайт, ничего не знайт, — испуганно затараторили мальчишки и, сорвавшись с места, тут же умчались, грохоча своими тележками. Вторая монета, брошенная им Сашкой, валялась на мостовой, застряв в щели между бревнами.

— Да, Адаш, чувствую: непросто нам тут будет.

Номер, отведенный им на постоялом дворе, был тесноват, что вновь послужило поводом для проявления недовольства со стороны Адаша. Он было принялся высказывать Сашке, что думает о купечестве вообще, и о хозяине данного постоялого двора в частности, но тот не стал слушать старого ворчуна.

— Адаш, сиди здесь и носа за дверь не высовывай, а я — на разведку.

Он спустился вниз и, принюхавшись, определил местонахождение местного трактира. В большом полуподвальном помещении (восемь ступеней вниз) было сумрачно и шумно. Света, проникавшего в зал через маленькие окошки, расположенные под самым сводчатым потолком, было явно недостаточно, и кое-где на столах стояли горящие свечи в заплывших воском глиняных или деревянных поставцах. Еще от входа он заметил одну компанию и теперь, несмотря на свободные места за другими столами, направился именно туда.

— Здравствуйте, дяденьки. Хлеб да соль. Можно мне тут с вами сесть? — жалобно попросил Сашка.

— Здравствуй, сынок. Садись, от нас не убудет, — ответил ему самый старший.

Несмотря на завидный рост и широкие плечи, Тимофей выглядел моложе своих лет. А сейчас, гладковыбритый, да еще в купеческой одежде, по самой сути своей призванной подчеркивать основательность и солидность, казался совсем юнцом. Компания же, к которой он подошел, состояла из трех русских купцов: двоим было где-то под сорок, а третьему — сильно за пятьдесят.

Сашка не заставил себя долго упрашивать и тут же расположился напротив пожилого купца.

— Первый день в Колывани я, — радостно сообщил он собеседникам. — Уж подскажите, сделайте милость, что б тут такого заказать, чтобы для русского человека было съедобно. А то накормят басурмане черт-те чем и, сам не зная, оскоромишься. Пост ведь…

— Для страждущих и странствующих нет нужды посты блюсти. Бери кровяные колбаски, уж больно хороши они здесь. — Купцы с веселым любопытством разглядывали Сашку, как некий забавный артефакт.

— А скажи-ка, вьюнош, — поинтересовался один из купцов, — один ты здесь, с компанией или, может, с родителем своим?

Отправляясь, как он выразился, на разведку, Сашка не имел конкретного плана. Он лишь исходил из того, что любой человек, будучи сытым, становится более общительным и разговорчивым. С этой точки зрения трактир при постоялом дворе для разведки был идеальным местом. Когда же он заметил трех русских купцов, сидящих в углу зала, понял, что судьба сегодня благоволит к нему.

— Я, дяденьки, в Колывань приплыл из Ростока вместе с одним ордынцем, который до недавнего времени в Норгской земле был бароном, — ответил Сашка, наивно хлопая ресницами.

Как он и ожидал, такой ответ заинтриговал собеседников.

— Как же у вас такая компания необычная образовалась? — Купцы даже перестали жевать и опустили кружки на стол. В этот момент к столу как раз подоспел половой с полудюжиной кружек пива, и один из купцов распорядился: — Эй, любезный, кровяных колбасок с тушеной капустой нашему другу.

Сашка отхлебнул пива из кружки, отер с губ пену и ответил:

— Это, дяденьки, длинная история. Не знаю, будет ли вам интересно ее слушать.

— Давай, давай, сынок, рассказывай, — подбодрил Сашку самый старший. — Мы хоть люди и занятые, но любим интересные истории послушать. А твоя история, чую, будет шибко интересная.

— Ну хорошо, — послушно ответил Сашка и вновь отхлебнул пива. — Я из старой купеческой семьи. Батюшка мой имел хлебную торговлю в Холмогорах. Дело они вели с товарищем и продавали зерно англичанам. Но на все Божья воля, и год назад батюшка мой помер. Не успели мы справить сороковины, как явился батюшкин товарищ и говорит, что в их совместном с батюшкой деле нашей доли ничуть не осталось. И заемные письма показывает, якобы батюшка у него денег занимал под свою долю. А я уж батюшке вовсю помогал, хоть мне тогда и семнадцати годков не было. Обо всех делах батюшка мне рассказывал, и я доподлинно знаю, что он у товарища никаких денег не занимал. Хотя рука в письмах вроде и батюшкина. Как он их смастерил эти письма-то, товарищ-то батюшкин, не знаю. Судились мы в княжеском суде, и суд все батюшкину товарищу присудил. Матушка моя от таких известий едва жива осталась. Но что поделаешь, жить надо — у нее кроме меня еще пятеро мал-мала меньше. Все у нас отобрали, осталась только у матушки толика денег небольшая, припасенная на черный день. Вот этот черный день и наступил.