Алексей Фомин - Время московское

Полуэкт вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Воинский приказ, собственно, располагался тут же, в соседнем доме, поэтому его главе, боярину Кобыле, надо было очень постараться, чтобы не успеть на доклад к великому воеводе.

Переезд приказов, воинского и тайных дел, из столичной Костромы в родные для великого воеводы московские места состоялся сразу после вожской победы. Вполне разумное предложение Адаша — складировать запасы и вооружение в месте с наибольшей плотностью населения — как-то сразу овладело умами правящей элиты и стало руководством к действию.

Первые склады как-то сами собой устроились на холме у впадения Неглинки в Москву. Там же срубили резиденцию великого воеводы и дома для приказов. Рядом с ними поставили и детинец для дружины, несущей охрану всего хозяйства. А приказ тайных дел тут же заказал острог для своих подследственных. Деревянный срубили в два дня и сразу принялись возводить стены более капитального, каменного острога. Склады с воинским имуществом множились, и деревянный частокол, окружавший это хозяйство великого воеводы, уже не представлялся надежным и солидным. Великий воевода распорядился начать возведение каменных стен. По Москве поплыли расшивы с белым камнем.

Сашка, пребывавший постоянно в хлопотах, беготне, ближних и дальних разъездах, врубился в суть происходящего только тогда, когда начальник воинского приказа боярин Федор Кобыла расстелил перед ним на столе большой чертеж и сказал:

— Строительство-то немаленькое получается. Требуется твоя подпись, государь.

Вместо высокого каменного забора, которым Сашка намеревался защитить свое хозяйство от возможных расхитителей, на чертеже красовалась крепостная стена с башнями. Да что там крепостная стена! Целая крепость со рвами, заполненными водой, подъемными мостами и въездными воротами. А ров заполнен водой из Неглинки. Глядит он на чертеж, читает: дон Москва, дон Неглинка, — и тут точно молотком кто-то в темечко его хватил. Крепость на холме при впадении Неглинки в Москву-реку — так это же московский Кремль! Начало и основа города со столь милым сердцу названием — Москва! У Сашки аж похолодело в животе. Неужто именно ему предстоит стать основателем Москвы? Тут же вспомнилось пророчество Вещей Готы, обещавшей ему, что станет он основателем двух Римов. «А ведь Москву называли третьим Римом», — всплыло у него в памяти.

Сашка взял перо, обмакнул его в чернильницу, занес было над чертежом, собираясь поставить подпись, но остановился. Спросил у боярина Федора внезапно севшим, хриплым голосом:

— А зодчие кто? Хороши ли?

— Панфил Грек да Афанасий Белый, — ответствовал боярин. — Хороши ли, нет ли, не ведаю, но бумаги верительные у них с собой. Писано там, что и крепости ставили, и дома многие знаменитые в Царьграде тож. Как чертеж утвердишь, так в тот день и начнут.

— А как крепость назовем?

Глава воинского приказа пожал плечами:

— Ты, государь, — великий воевода. Тебе и называть. Опять же землица ваша, вельяминовская…

— Хорошо, — согласился Сашка, коченея от торжественности момента, и размашисто написал на чертеже: «Граду Москве быть!» — после чего поставил свою подпись.

Доверенные люди из окружения великого князя доносили, что Дмитрий, узнав во время дружеской пирушки о начале строительства Тимофеем Вельяминовым крепости на Москве, ничего не сказал, только в лице переменился. Стал хмур, задумчив и вскорости покинул пирушку.

…Сашка допил остатки кваса из чаши, поморщился (квас успел согреться). Вышел из-за стола, прошелся по кабинету, выглянул в окно. Май в этом году выдался знатный — солнце так и жарит. Эх, сейчас бы спуститься вниз, к Москве-реке, погрузить в ее прохладные воды свое разгоряченное тело… Сашка усмехнулся. Вот народ кругом удивится — великий воевода, раздевшись догола, полез в речку, как простой мужик… Да… Попривык он за эти годы, освоился в шкуре великородного вельможи. «Сколько я уже здесь? — задумался Сашка. — Так… Попал я сюда, когда шел шесть тысяч восемьсот восемьдесят третий год, а сейчас уже шесть тысяч восемьсот восемьдесят восьмой. Пять лет, значит. Тимофею шел тогда восемнадцатый год. То есть теперь ему почти двадцать три, как и мне. Да… Дела… Видели б меня сейчас мои сослуживцы! Подполковник Кубасов дар речи потерял бы от удивления, узнав, что старший сержант Ремизов стал главнокомандующим всея Руси».

Великий воевода вернулся за рабочий стол, взял из стопки очередную бумагу, принялся читать. Это — сводка последних разведданных о положении дел в Орде. Собственно, никаких значимых изменений за последний месяц не произошло. После того как Мамай в сентябре шесть тысяч восемьсот восемьдесят шестого года, то есть тысяча триста семьдесят восьмого года от Рождества Христова, совершил удачный набег на Рязань, его авторитет, пошатнувшийся было в Орде, вновь окреп, и с тех пор Мамай полностью контролирует ситуацию в Сарае. Правда, яицкая, семиреченская и сибирская орды его власти не признают, но точно так же они не признают и власти великого князя Владимирского. «Ох… — вздохнул Сашка. — А ведь придется потом еще и с ними разбираться…»

Но Мамай слово свое, данное Тимофею, держал и никаких агрессивных действий против князя Дмитрия не предпринимал. Поп Амвросий, подобранный Сашкой после Вожской битвы в опустевшем лагере Бегича, оказался личным доверенным посланником Мамая к младшему братцу Тимофею. Никакого письма с собой у Амвросия не оказалось, все послание только на словах. С одной стороны, это верно. Разве можно доверить бумаге слова, которые твои соратники и присные наверняка сочтут изменническими? А с другой стороны, где доказательства того, что Амвросий передает ему действительно слова брата Мамая, а не пытается подставить его, Тимофея Вельяминова, втянув в какую-то хитрую игру, автором которой может быть как Некомат, так и Дмитрий?

Поп Амвросий сообщил ему тогда, что Мамай не то чтобы совсем рассорился с Некоматом, но черная кошка меж ними пробежала. Некомат требовал решительного наступления, Мамай же тянул время, ограничиваясь полумерами в надежде все-таки договориться с Дмитрием. Но Некомат фактически не оставил ему такой возможности, возмутив против него ордынскую старшину. Совет ордынских военачальников практически отодвинул царя Мамая от власти, взяв руководство войском на себя. Для решительной схватки с Дмитрием и было послано войско под командованием Бегича. Мамай же крепко надеялся, что братец Тимоша побьет Бегича, чем окончательно подорвет авторитет старшины среди простых казаков. Ему же, Мамаю, чтобы безоговорочно вернуть себе власть, нужен был успех. Пусть небольшой, но успех. Вот Мамай через попа Амвросия и просил брата Тимофея не мешать ему. Мамай хотел малыми силами совершить набег на Рязань. Брата же просил не очень торопиться с защитой этого строптивого города. Взамен Мамай обещал безоговорочное сотрудничество по всем вопросам после того как вернет себе всю полноту власти в Орде.