Александр Чернов - Одиссея Варяга

Миновав пролив Крузенштерна отряд крейсеров специального назначения пошел срого на West, встретив рассвет на подходе к Квельпарту. Это уводило нас с оживленной судоходной трассы Шанхай – Нагасаки, а находившийся севернее остров как бы прикрывал собой от судов на линиях Нагасаки – Циндао и Нагасаки – Вэй Хай. Встреч однако избежать не удалось. Наши сигнальщики видели несколько парусников и два парохода. Конечно, с них нас могли опознать, но пока это укладывалось в рамки наших планов. На этот случай мы весь световой день малым ходом шли в направлении Шанхая. И лишь в вечерних сумерках, когда риск внезапного обнаружения сократился, адмирал сначала перестроил наши корабли в две колонны, затем мы уменьшили интервалы и подняв скорость до 14 узлов резко изменили курс направляясь к южной оконечности архипелага Гото.

На всем протяжении нашего пути от пролива Крузенштерна, погода вполне благоприятствовала нашему предприятию. Волнение менялось от трех до полутора баллов, облачность была переменной. То вдруг выходило не на долго солнце, то мглистые рваные облака как бы опускались ниже, и принимался небольшой дождь ограничивая видимость тремя – четырьмя милями. Но все же большую часть перехода к островам Гото и вокруг них, огибая с юго-запада, мы шли под сереньким неприветливым небом, милях в семи сливающемся с туманным горизонтом. Причем нам пришлось сделать изрядную петлю к югу, поскольку пришедшая от комфлота телеграмма, переданная через линейку малых вспомогательных крейсеров-ретрансляторов, отсрачивала нашу атаку на сутки…

За два часа до начала рассвета 14-го февраля, без каких либо дополнительных сигналов с флагмана на кораблях была объявлена боевая тревога. Было 04-30 по местному времени. По расчетам штурманов мы находились в тридцати милях от островов Митикошима и Икушима, к юго-западу от объекта нашего предприятия – залива Сасебо, – и следовательно, через полтора часа наши катера должны были быть спущены на воду дабы устремиться к своей цели.

Вся подготовка и последние проверки были выполнены еще накануне. Так что команды катеров имели возможность прекрасно выспаться. Завтракали, как у нас повелось, все вместе. И офицеры и унтерофицеры. Рядовых в командах "каэлок" не было. Согласно секретного приказа вице-адмирала Дубасова все они были отобраны исключительно из охотников, или как обычно говорят сегодня – добровольцев. Как малочисленность самих команд катеров, а в экипаже было всего 9 человек, из которых трое – офицеры, так и общий характер предстоящих операций сближали людей. Кроме того долгое время нашей жизни "под личиной" пограничников так же способствовало некоторому отходу от сложившихся флотских традиций. Командование, зная какого характера миссии нам предстоят, к этой нашей бурсе относилось с пониманием.

Позавтракали в своем отдельном салоне, благо размеры и удобства наших крейсеров-носителей это позволяли. Затем так же вместе сходили на молитву… Сказать, что мы не нервничали, я не могу. За себя, по крайней мере, могу сказать однозначно. Но волнение, обычно присущее человеческой природе в такие моменты, у меня пересиливалось грузом ответственности за всю операцию. За действия моих торпедных катеров и их команд. В то утро я молился столь истово, как никогда до, и никогда после того памятного дня. Я просил у Бога не за себя. А за всех тех, кого мне суждено было повести к Сасебо…

И вот наше время пришло. Команды катеров построены на спардеках лежащих в дрейфе крейсеров. Сами "каэлки" вывешены за борт. Низкое, начинающее заметно бледнеть небо. Вокруг, в предутренней мгле едва угадываются темные массы островов: почти на траверзах "Океана" – Митикошима и Икушима. Впереди Матсушима. Там, за ним, берег Кюсю, который выведет катера прямо к горлу залива, в глубине которого наша цель – Сасебо. Контр-адмирал Егорьев пройдя перед нашим коротким строем остановился… До сего дня помню я сказанные им, совсем не казенные слова.

– Дорогие мои… Напутствуя Вас сегодня, в успехе дела уверен абсолютно! И вы и ваша техника готовы для него вполне. Об одном жалею. Что стою сейчас перед вами вместо Степана Осиповича. Как много сил и души отдал он для того, чтобы день этот пришел. Так пусть же ваша храбрость и ваша слава будут самой целебной повязкой на его тяжкие раны! Пришла наша пора поквитаться за позор первой военной ночи Артура! Добейте супостата в его логове! С Богом! Вперед, тихоокеанцы! В добрый час…

Короткое, мощное "Ура"! Подаю команду… И вот мы уже на борту нашего "Нольседьмого". Вывалены до упора шлюпбалки. Под отдаляющееся урчание мощных лебедок приближается снизу холодное влажное дыхание моря. Мимо лица ползут вверх ряды заклепок крейсерского борта. Тускло поблескивают позади рубки гладкие тела мин Уайтхеда. Лица у всех вокруг серьезны и сосредоточены. Негромко, на холостых, рокочут прогретые моторы. Шлепок первой волны снизу. Катер ощутимо качнуло. И вот тали отданы. Отваливаем. Сверху, перегнувшись через фальшборт и леера, высунувшись и из иллюминаторов товарищи наши машут руками, бескозырками, желают удачи… Выхлоп в воду. Скорость 10 узлов…

Через несколько минут деловито урча моторами наши катера в трех компактных колоннах уже идут к мысу Ничисоноги. Мой "Нольседьмой" в голове правой. От этого мыса нам предстоит идти по постепенно сужающемуся с трех до одной мили проходу, имея слева острова архипелага Митикошима, а справа возвышенное побережье Кюсю. Рассвет уже вступил в свои права. Видно как сзади начинают разворачиваться дав ход егорьевские "рысаки". На приближающейся к нам суше пока рассмотреть ничего не возможно. Не видно ни единого огонька. Слегка покачивает. Но, в общем, погода как по заказу. Даже невольно кажется, что мы снова у Бьерке.

Теперь самое время рассказать о том, почему в атаку были наряжены 28 катеров, а не все 30, что мы имели. И куда так заторопились наши крейсера. Дело в том, что на два последних катера типа КЛ, оставшихся сейчас на борту "Риона", было возложено участие в особой миссии. По имеющимся у нас сведениям вход в залив, имевший в ширину семь кабельтов в узкости, именно там и был перегорожен плавучим боном, имевшим входные ворота для пропуска судов и кораблей. Подробностей его устройства и то, в какой именно его части устроены ворота, мы не знали. Проломить его было не под силу даже миноносцам, не то что катерам. Поэтому для возможности наших успешных действий в заливе, препятствие это должно было быть предварительно разрушено.

Именно поэтому в состав нашего отряда входили два брандера-прорывателя из числа конфискованных по решению Владивостокского призового суда пароходов-контрабандистов. Оба они имели тоннаж в пределах четырех-пяти тысяч тонн и достаточно мощную машину, позволявшую им легко поддерживать 14 узлов. Для исполнения задуманного вполне должно было хватить и одного такого корабля. Второй был страховкой. Сама же задумка была проста и логична: брандер должен был протаранить бон в проливе. Желательно в самом слабом его месте – в воротах. С учетом того, что их обычно охраняет брандвахта, а возможно и один два миноносца, на эти пароходы поставили по две автоматических полуторадюймовых пушки системы Максима, столь неплохо зарекомендовавших себя у Осаки. Трюмы этих пароходов были забиты пустыми бочками и тюками с хлопком, что должно было дать им возможность подольше продержаться на воде. Борта вдоль котлов и машины были блиндированы от осколков и мелких снарядов увязанными в три ряда бревнами, а командирский мостик даже котельным железом и матросскими койками.