Александр Афанасьев - Наступление ч. 3 (СИ)

Эта система была ненормальна, она была очень ненормальна — но она хоть как то давала возможность жить. Каждый знал свое место, свои права, свой кусок на столе и свою долю, которую он должен был принести. А что теперь?

У кого автомат — тот и прав?

Встретились у придорожной чайханы — Бабай уже ждал там. У него было две Волги и небольшой грузовик, в котором черт знает что было — через стенки кузова не видать.

Сын расстегнул кобуру, щелкнул предохранителем винтовки.

— Сиди здесь. Когда позову — выйдешь. Точно ничего не стаил?

Отец не ответил.

В свете фар Волг, на отрезке узкой и пустынной дороги, навстречу друг другу шли два бандитских вожака. С первого взгляда — Акил выигрывал. Сильный, сытый, хорошо одетый и из хорошей семьи, с винтовкой в руках — он мог бы запросто играть отрицательного героя в каком-нибудь западном кинобоевике, какие сейчас продаются на базаре, контрабандой из Афганистана по пятьдесят — семьдесят рублей за кассету. Его оппонент, низенький и кривоногий, как и все киргизы, скотоводы и конники — внешне проигрывал Акилу. Вот только решать — должна была не внешность.

Остановились — в нескольких метрах друг от друга. Акил спокойно ждал — он чувствовал наведенные на него из темноты стволы, но и сам знал, что противник на прицеле. На самом деле — то, что они высвечены фарами, это не плохо, это наоборот хорошо. Стоит только кувыркнуться, выйти из гибельно — белого круга — и автоматчики со снайперами не смогут сориентироваться, стрелять по темноте. А вот его люди — смогут, потому что он приказал им не смотреть на свет. В его команде были двое, которые прошли Афганистан, ни его ох как многому научили. И оружие — по их же каналам. А куда деваться? Сейчас каждый — ствол под подушкой держит.

— Ас-салям алейкум, Акил — наконец сказал Бабай, обнажив в кривой усмешке нездоровые черные зубы — ты будешь говорить вместо твоего отца?

— Я буду слушать, Бабай ответил Акил — говорить любишь ты.

Это был намек. В свое время, давно еще, из-за болтливости Бабая провалилась шайка грабителей — когда пришла пора Бабая короновать [55] Речь идет о присвоении криминального титула Вор в законе. Перед этим идет опрос по всем тюрьмам — кто что может сказать плохого о кандидате. Это, видимо и всплыло. Сдал он подельников явно не специально, иначе бы зарезали. Просто проболтался… может быть, наседке в камере. Но если так — путь к высшему рангу закрыт — тех, кто не умеет держать язык за зубами в криминальном мире не любят. — это вспомнили, корону ему не дали — за длинный язык.

— Твой отец неправильно повел себя. Он оттолкнул руку друзей, которую не стоило отталкивать.

Акил усмехнулся

— Уж не твоя ли это рука, Бабай

— Если бы твой отец набрался смелости и говорил вместо тебя…

— Не тебе рассуждать о смелости, Бабай — перебил его Акил — тем более, когда ты стоишь на моей земле.

— Разве это не смелость?

— Это беспредел. Смелый не тот, кто творит беспредел, смелый тот, кто готов за него ответить. Ты готов, Бабай?

Акилу не нравилось то, как Бабай себя ведет. Как человек, чувствующий за собой правоту.

Бабай пожевал губами

— Твой отец взял деньги и стал работать. Потом он сказал, что не будет работать и послал общество подальше. Разве это не беспредел?

— О какой работе идет речь?

— О той, за какую платят деньги. Очень большие деньги. Если твой отец выйдет к нам — он вспомнит, о чем речь.

Акил немного подумал. Потом обернулся, махнул рукой…

— Ас-салям алейкум, Ибрагим Юсупович — с издевкой сказал Бабай — как же так, вы забываете старых друзей. Они, между прочим, не забывают вас.

В круг, отвоеванный у ночи светом фар, ступил еще один человек. Бородатый.

— Ас-салям алейкум, Ибрагим-эфенди… — поздоровался он

По мертвенно-белому лицу отца, Акил понял — попали…

— Какого хрена происходит?

Акил не мог сидеть — он ходил вокруг стола, как волк, нервными, резкими шагами. Губы его то и дело кривились в усмешке — он был истинным вожаком, Акил, он не любил проигрывать и не мог простить себе проигрыша. Ни себе, ни другим людям.

Председатель молчал

— Какого шайтана происходит?! — взорвавшись, заорал Акил — из-за тебя мы попали в рабство к этим киргизским ублюдкам! Ты понял?! В рабство!!!

От переизбытка чувство он схватил стул, повернулся — и со всей силы запустил им в окно. Звякнуло… посыпались осколки.

— Ты взял у них бабки? Нахрена?! Нахрена?!!!

— Я ничего не брал — разлепил синюшные губы председатель

— Тогда что? Что они с тебя имеют?

— Тебе лучше не знать.

— Нет уж, говори. Ты что думаешь — этот базар, он просто так, прокатило и все? Теперь киргизы обнаглеют вконец! Им нельзя уступать, хоть раз — и все! Или ты держишь землю, или они! В Фергане беспредела — вагон и маленькая тележка! Как ты с ними связался?!

— Тебе лучше не знать — повторил отец

— Ты что, вольтанутый!? Завтра нас вырежут, не они так свои! Говори!

— Скажу — отец вдруг успокоился — скажу. Ты прав, наверное… сын. Ты знаешь, у нас так не принято. Помнишь… Мирзу.

Председатель вдруг опустил седую голову и… заплакал.

Ташкент

Три года назад

Беда не приходит одна…

Председатель колхоза имена Ленина, депутат Верховного совета Узбекской ССР Ибрагим Юсупович Магомедов остановил свою волгу возле республиканского военкомата, хлопнул дверью. Побежал… потом вернулся, схватил с заднего сидения сверток. К свертке был бакшиш, подарок… нехорошо без подарка ходить к людям…

Была бы возможность — перевернул бы все. Себя бы убил, только бы не допустить такого. Акил… господи, так пусть бы Мирза как Акил в бандиты пошел, пусть бы он человека убил — только не такое, только не…

Плен.

Акила они упустили. Первенец в семье, сразу мальчик… наверное наказывали мало, пороть надо было как сидорову козу. Когда связался в бандитами, как сумел. Ведь даже школу хорошо закончил. А Мирза наоборот — ну не дал Аллах человеку ума и таланта, но зато послушный, работящий, честный. То, что Акил за десять минут выучит — он час будет сидеть, но тоже выучит. Акил в бандиты пошел, Мирза — в армию.

В Афганистан.

В республиканском военкомате поседевшего за полгода председателя знали многие. Отходили с дороги с молчаливым сочувствием, так бывает, когда люди даже смотреть боятся на убитого горем человека, не могут смотреть, потому что и свою толику вины чувствуют. А как не чувствовать… они пацанов и отправляют туда.

Военкомом республиканским был русский, назначили его на должность, в молодости служил здесь, в ТуркВО, потом в Сибирь загнали, к ракетам, при увольнении квартира в любом городе — почему то выбрал Ташкент. Седой, усатый, с изборожденными шрамами лицом. Магомедов сердцем чувствовал, что военком не прикидывается — ему было и стыдно и больно за то, что происходит, вот только ему от этого легче не было. Сын его — как был в плену, так и оставался там.