Александр Афанасьев - Наступление ч. 3 (СИ)

Скворцов быстро присоединил шнур, соединив пульт управления телевизора с автомобильной магнитолой, прощелкал на клавишах пульта код — один, три, семь, ройка, семерка, туз. В КГБ тоже работали люди с юмором.

Палец лег на красную кнопку.

За Сашку-грузина. За пацанов, которые легли там.

Лейтенант Скворцов нажал на кнопку…

Хабиб как раз подъехал к распахнутым воротам склада, у которых изнывали от ожидания нанятые на разгрузку афганские беженцы из лагеря — как вдруг картонный ящик в кабине превратился в белый огненный шар, и этот шар в миллионную долю секунды испепелил кабину и вырвался наружу одновременно во все стороны, разрывая грузовик на куски. Через шесть десятых секунды в кузове старого Мерседеса сдетонировали восемь тонн ракетных снарядов. А еще через шесть с небольшим секунд — один из снарядов ударил по штабелю своих собратьев, складированных в ожидании большого наступления — и взорвался.

Почти сразу — взорвались и остальные…

— Вот…

Резко подул ветер — так почти не бывает в природе. Чтобы было безветрие, и вдруг резко ветер, такое бывает обычно в случае человеческого вмешательства в природу. Поднялась пыль — тоже очень резко и сразу, вся пыль, которая была в округе поднялась в воздух и понеслась на дорогу и дальше. Потом раздался глухой, но мощный удар, и почти сразу такой же — только в десять раз мощнее, такой, что содрогнулась земля.

Ветер усилился, стал ощутимо горячим.

Шило, хлопнув капотом, торопливо подбежал к своей двери, сунулся в машину. По правому борту Мерседеса уже барабанили мелкие камешки и скребла пыль.

— Вот это дало… так ее мать.

Машины, которых несчастье застигло на дороге — включали фары и давали полный газ, едва не сталкиваясь друг с другом. Полицейские торопливо уселись в машину — и рванули в сторону Пешавара, включив мигалку, прямо против движения.

— Аллаху Акбар — сказал старик — поехали.

Истинный масштаб трагедии осознали не сразу. Сначала пошел слух, что как и несколько лет назад в лагере Бадабер взбунтовались русские, взорвали склады с оружием. Потом — что военные взорвали прямо недалеко от Исламабада атомную бомбу, и тогда людей охватила паника. После этого — власти были вынуждены отреагировать, губернатор выступил по телевидению, и сказал, что взорвался военный склад боеприпасов и пожар локализован, так что причин для паники нет.

Но тех, у кого вылетели стекла в домах, стоящих за двадцать — тридцать километров от места взрыва, тех, кто видел поднимающийся до самого неба толстый черный столб дыма — выступление губернатора не успокоило.

Дурные времена стали. Ох, дурные…

Тяжелые времена!

Председатель колхоза имена Ленина, депутат Верховного совета Узбекской ССР Ибрагим Юсупович Магомедов сидел на втором этаже своего внешне скромного, хотя и набитого иностранной техникой — одних видеомагнитофонов здесь было целых три, не зачем, а просто, чтобы было — в тяжком раздумьи, стиснув голову руками. В висках пульсировала боль, обручем стягивая мозг, перед глазами плавали какие-то разноцветные круги. Он уже выпил две таблетки — но не помогало. И не поможет… уже не поможет.

Времена-то какие страшные настают…

Отец Ибрагима Юсуповича, в свое время начинавший скромным дехканином, выбился в люди единственно за счет хитрости своей крестьянской, проницательности, понимания приводных ремней жизни. Никогда не был против партии, против революции — наоборот, всецело ее поддерживал, но поддерживал холодно и с расчетом, чтобы дать поменьше, а взять побольше. Никогда не был против политики — как государство делает, так и надо, все учтено, такова генеральная линия и осуждать ее — ни-ни. Когда в Ташкент — город хлебный — начали свозить беженцев с голодных краев — отец, уже будучи бригадиром, зачастил в Ташкент. Хлебушек то был неучтенный, а у беженцев то ой много всего было. Ведь что берет с собой человек, отправляясь в дальнюю дорогу? Самое ценное и то, что можно легко нести с собой — золотишко, да деньги. Немало наменял в ту войну, немало — хватило, чтобы сыну своему партийную школу обеспечить, потом бригадирство, потом и председательство. Ну и… людям верхним дать, чтобы знали, хорошо знали. Ташкент то рядом — того и гляди, комиссия может нагрянуть, надо чтобы все в порядке было, и чтобы человек на таком хозяйстве верный стоял. А кто может быть вернее власти, чем Магомедовы?

Но он ведь работал. Честно работал, не покладая рук, работал. Ну, брал — так кто не берет? Только по-разному берут — у кого совесть есть, так берут ровно столько, сколько положено, дело делают и людям дышать дают. А у кого нет — те обирают до нитки, сами не работают, да людям работать не дают. Как то раз подошел к нему в Ташкенте в обкоме партии Эдуард Маджидов, председатель хлопкового колхоза, сказал ему слова обидные — мол, что обносился, костюм не можешь новый купить, давай подарю если такой бедный. Это все было после заседания, где Маджидову и еще нескольким таким же вот баям второй секретарь вломил по первое число за то, что план по хлопку не выполнен, а ему Ибрагиму Юсуповичу не вломил — вот Маджидов и обиделся, решил пойти на оскорбление. Магомедова тогда затрясло всего от обиды, от несправедливости — он и сказал Маджидову, если коммунист, зачем гарем держишь? Паразит, у него хозяйство ничуть не меньше, больше даже — хоть бы одно дерево посадили, хоть бы одну улицу за колхозный счет построили! Маджидов стушевался… но не забыл, ничего не забыл. Не забывают здесь такое, слово острее меча бывает.

Не стало генерала — теперь на него все накинутся. Волчьей стаей. Такие здесь правила — кто ослаб — разорви. Да и… мало ли желающих на налаженное хозяйство прийти. У него ведь — колхоз-миллионер, техника новая совсем куплена, фонды он пробил, лично в Москву ездил. Одна улица уже построена с домами для молодых семей, еще одна достраивается, дороги за собственный счет заасфальтировали, может быть дадут разрешение — так он мельницу поставит, будет хлеб печь, в Ташкент возить и продавать. Тоже дело тоже деньги. На такое то хозяйство, руками два десятка лет ставившееся — любой прийти захочет.

И некому защитить. Сейчас, как на республику Гдляна натравили, как первый секретарь теперь не пойми кто — некому защитить. Что Салимов, что Усманхождаев — те его лично знали, в обиду бы не дали. Взяли бы конечно… и немало — но такова жизнь. А эти…

Может и прав Акил?

Акил был головной болью Ибрагима Юсуповича, сердце сжималось от страха. Самый старший, рос в строгости… откуда такое взялось? Ведь бандит… сущий бандит стал, господи. И с кровью на руках, а кровь она липкая… не смывается ничем.