Иван Петров - И.В.С.

Три дня у меня ушло на подчистку дел, изготовление мандата, сбор последней информации о текущем положении на фронтах, выбор маршрута и передачу вожжей для управления в мое отсутствие редакцией "Правды", а Пестковскому — Наркомнацем. Надеюсь справиться за месяц, но, для надежности, надо рассчитывать на три.

Здесь и пришло время поставить коллектив подчиненных в известность о моем новом назначении. И Надя заявила протест. Не останется, поедет со мной! Там мне придется издавать приказы, а где я машинистку найду? И верно, где? Будущий Сталинград город маленький, вдруг там вообще машинисток нет, все от руки пишут.

Отмахнулся, даже спорить не стал, поулыбался — пусть успокоится. Вот еще, взял на свою голову… Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Владимир Ильич — человек с юмором. Отличается от прочих ленинским прищуром и помнит добро. Отправляет меня в прифронтовую зону одного, вооруженного мандатом. Ладно — конвой не дает, бронепоездом не снабжает. Не Троцкий… Не девочка, не пропаду. Но там, окромя белогвардейцев и прочих лютых, пострашней зверь есть! Местный чиновник! Хорош я буду, явившись без свиты, грозно размахивая бумажкой о полномочиях. А — порвать эту бумажку и нет человека. Не доехал, время лихое, бывает. А вот с машинисткой, да и, пожалуй, с секретарем! — такого так просто не возьмешь, из приемной не выпнешь. Мы с тобой одной крови!

Взял я обоих. Приказал собираться.

— Иосиф Виссарионович. Надя спрашивает, а мы когда обедать будем? После отхода поезда или сейчас?

У-фф! Утром же, перед выездом, ели суп с воблой и пайковым хлебом! Честно разделил свою наркомовскую пайку на троих! Растущие организмы!

— Завтра, Федор, все завтра. Сейчас у меня много работы. Завтра остановимся на каком-нибудь полустанке, там и пообедаем. Сами поешьте, без меня, если у вас что-то есть.

— Ты меня понял, Камо? В глаза смотреть! Подумай, если понял. В глаза мне! Сколько их у тебя еще осталось? В глаза.

— Четырнадцать…

— Ты их сейчас всех сюда вызовешь. На беседу, по одному… и всех! Зарежешь! Тихо. И не дай тебе… Здесь не Моабит. Давай!

Тер-Петросян тяжело, опираясь на стену, поднялся, слепо вышагнул в тамбур и, оглянувшись на меня, негромко произнес в темноту вагонных дверей:

— По одному, в очередь, заходите… Каждый через минуту. Все. Будем говорить.

Тихо скользнул назад, встал за углом у дверного проема. Дальше, в течении четверти часа, я только наблюдал. Пару раз мне казалось, что — все, он не выдержит. Не дорежет, подаст знак, даст вскрикнуть, уронит. Но меня не отпускало. Все было как со стороны. Чернота ночи, мелькающие силуэты. Тишина, Камо и груда тел, растущая между нами. И только фонарь у входа над станцией, раскачиваясь, иногда кидал лунный блик на стекло вагонного окна. Когда последний из них поднялся в вагон, мы с Камо продолжили наше дело. Так надо. Он уже не человек.

Когда все закончилось и Камо исчез, я еще около часа сидел, не шевелясь, на полу, прислонившись затылком к шелковой стене салона, глядя на пространство перед собой, мыслей не было. Только чувства, как у зверя, обострившийся слух ловил движения во влажной тиши за железнодорожной колеей. Вот качнулся ковыль, ветер пригладил его и унесся дальше в степь. Пробежала собака. Далеко, метров сто, наверно. Тяжелый запах мочи и кала, разлившийся вокруг, почти перебивал аромат свежей крови. Дыхание Федора становилось все ровнее, похоже, глубокий обморок перешел в такой же глубокий сон. А вот Надежду не слышу. Но смотреть не пойду, не хочу. Сейчас поднимусь и схожу на станцию, вызывать стрелков Петерса. Лучше бы он там был. Трупы надо убрать, что делать с Федором — не знаю. Ладно. Что это со мной? Довели? Сорвался или я теперь на самом деле такой?

* Перед Октябрьским переворотом И.В.Сталин жил на квартире у С.Я.Аллилуева, своего будущего тестя, на 10-й Рождественской улице (теперь это 10-я Советская). Сейчас в квартире музей.

** Типография "Труд", в которой печаталась газета "Рабочий путь", находилась по адресу: Кавалергардская улица, 40.