Юрий Валин - Самый младший лейтенант. Корректировщик истории

– У них ужин задерживают, – прошептал Женька.

Сидеть становилось томительно. Начальница разглядывала в бинокль город: отсветы пожаров, взлетающие над крышами трассеры, темный силуэт ставшего не чужим Госпрома. Женьке из всех развлечений только вид на перекресток достался – пустой и безжизненный. За прошедшие два часа только немецкий тягач проволок дребезжащую подбитую машину. Никаких признаков устраивающихся на ночлег эсэсовцев. Или мемуары наврали, или… «Калька», в общем.

Лучше всего пока было командиру группы – Варварин устроился на диване в проходной комнате и спокойно спал. Холод и сырость ему не мешали – устал человек.

Женька смотрел на схваченные ледком лужицы и думал, что отчужденность все-таки чувствуется. Уходит Варварин. В смысле он-то как раз и остается. Остается пить спирт, составлять служебные записки и проверять агентурные донесения, ходить на доклады к новому начальству, бороться со шпионами и прочим неблагонадежным элементом. Будет приговаривать людей к расстрелу, ежедневно опасаться, что собственная «легенда» лопнет. Будет импровизировать, лгать. Слишком свой среди своих. Сколько он здесь пробудет? До воплощения в жизнь задуманной Отделом стратегической операции? А он есть, план операции? Или опять импровизация? Может, капитану все два года воевать? И главная задача – взять живьем одного сына австрийского таможенника? Глупость, конечно. Зачем Отделу психически нездоровый имперский канцлер? Пусть естественным путем сдохнет. Впрочем, все это не вашего ума дело, товарищ Земляков.

Капитан Варварин останется воевать и скоро получит новенькие «корочки» СМЕРШ. Остальная часть группы вернется в мирную жизнь, и это, как ни оправдывайся, отступление. Облегчение подкатывает, чего скрывать. Нет, вовсе ты не боец, товарищ Земляков…

– Не спи, – начальница слегка пихнула носком сапога.

– Не сплю. Нет никого на горизонте.

– Сама вижу, что нет. Я не к тому. Сейчас разбудим командира, перекусим, потом подремлешь.

– Да я выспался. И капитана будить незачем. Спокойно все, а он, наверное, с Москвы толком не спал.

– Жень, ты когда-нибудь наконец поймешь, что в армии решения принимаются не из высокодуховных гуманитарных поползновений, а исключительно по соображениям целесообразности. Приказано тебе под танк лезть – лезешь, приказано начальство ровно в 23.00 разбудить – будишь. Свое личное мнение по поводу произошедшего выражаешь после демобилизации в пространных мемуарах. А здесь командование за тебя все замечательно решит. На пенсии будешь встречаться со школьниками и объяснять, какие полководцы были – умные и предусмотрительные. Или наоборот.

Женька подумал, что сама Катерина как раз думает «наоборот», но озвучивать эту мысль благоразумно не стал. Лишь пробормотал:

– Нам-то мемуары писать, наверное, не положено?

– Офигеть, ты прямо завтра за клавиатуру сесть собрался? Срок подписки не забыл? Да и в последующем… Хотя тебе до пенсии еще дожить нужно. Если будешь так хлебальник разевать… Плюхнулся на открытом месте – пульните мне, дяденька снайпер, вот сюда, в мозжечок. Или в попочку. Мишень еще себе на копчик прицепи. Чучело гражданское.

– Кать, я же не понял, где он сидит.

Командирша лишь безнадежно вздохнула.

Женька принялся размышлять, как сами начальники уловили, откуда снайпер бьет? Опыт? Интуиция? Варварин, похоже, на интуицию весьма полагается. Про Катерину и говорить нечего – она в горячке исключительно инстинктами и живет. Как тогда, в Госпроме. Eins, zwei, und Ende [52]– штык в горле. Впрочем, тогда и товарищ Земляков не очень сплоховал. Ведь поняли друг друга. Может, тоже инстинкт имеется, пусть и в зачаточном состоянии?

Катрин разбудила командира. Капитан посидел на диване, попил водички. Тяжело из сна выходил. Видимо, полностью отключился, доверился бывшим землякам.

Устроились прямо под окном. Катрин открыла обе банки сардин, ложка оказалась единственная на всех. Женька отгреб за утерю казенного имущества, но где в очередной раз потерял сервировочный инструмент, так и не вспомнил. Впрочем, сардины все равно были выше всяких похвал.

– Итальянские, – пояснил Варварин. – Ирония судьбы – пятимся, почти драпаем, а трофеев полно. В феврале столько всего хапнули – не переварить. Оружие у личного состава наполовину немецкое. Второго дня на кладбище самоходку почти исправную захватили, так сегодня пришлось спешно боезапас расстрелять да подорвать. Просто удивительно – кто мимо ни пройдет – норовит сжечь. Обозники с гранатами бегут, кто попало лезет. Азартный народ, не остановишь.

– Да, другой боец пошел, – согласилась Катрин, хрустя сухарем. – В 42-м ногтями цеплялись. Кто умирал сознательно, кто драпал бессознательно. Теперь воюют. Спокойнее стало. Профессиональнее.

– Ну, драпануть мы и сейчас не дураки, – заметил капитан. – Но удрать норовим в нужную и стратегически правильную сторону. Ладно, вот у меня еще шоколадка есть…

3.05.

Угол улицы Чернышевского

и переулка Маяковского

Вытянуть ноги было приятно. Собственно, не вытянуть, а просто расслабить. От спинки дивана несло холодной плесенью, но под шинелью было тепло. Шинель начальница припасла местную, Женька даже догадался, с кого она снята. Ничего, людям свойственно умирать, а вещам оставаться и пользу живым приносить. Как там начальница говорила – «повышенная способность адаптироваться»?

Снова вспыхнул бой у Госпрома. Часто били танковые орудия – Женька уже неплохо различал на слух. Впрочем, это далеко. Здесь другой мир. Погибшего города, стылой плесени, вещей мертвецов. Лишь начальство шепчется…

– …контракт закончишь, и все?

– Наверное. Сколько «прыгать» можно?

– И правильно. Не девичье дело. Стыдно даже как-то на девушку-контрактницу упор делать. И вообще… Финансируют не понятно по какому принципу. То ли серьезные операции начинать планировать, то ли окончательно работу сворачивать. По старинке как-то работаем, без очевидного прогресса. Тебя вот снова кинули, мальчишку…

– Опыт нужен. Сын ошибок трудных, – пробормотала Катрин. – Экспериментальное пространство. На Западе дела не лучше.

– Утешает. Уедешь?

– Съезжу наверняка. Долгов много накопилось.

– Завидую. Честное слово. Месть, любовь…

– Звучит мерзостно. Словно я из «мыльной оперы» вывалилась.

– Так я же искренне говорю. Вот я – женился, развелся. Даже потомство не успел завести. У Сан Саныча то же самое, только две дочки, с которыми «бывшая» видеться не дает. А у тебя настоящее чувство…

Катрин помолчала, потом неуверенно спросила:

– Сережа, а весь Отдел знает, что у меня «настоящее»? В подробностях?