Андрей Бондаренко - Клоуны и Шекспир

– Ладно, с этим – более-менее – всё понятно. Уговорил…. Значит, делаем-совершаем театральный фурор, встречаемся с Вильгельмом Оранским, предостерегаем его от поспешных действий и вырабатываем некие совместные стратегические планы?

– Так точно.

– А, что потом? Впрочем, не отвечай. Я, кажется, и сам догадался…. Было сказано чётко, мол: – «Главное, что все ван Либеке говорят по-испански…». Было такое дело?

– Было…. Так, блин горелый, обрисовать тебе – на живую нитку – следующие основные этапы моего гениального плана?

– Не стоит утруждаться, – гордо отказался Лёнька. – Я же не лох последний. Типа – чилийский. Уже обо всём догадался…. В глобальном понимании, конечно, догадался. Детали? А так ли они важны? Детали – в настоящей авантюрной операции – подлежат всенепременному пересмотру и изменению. Из серии: – «Импровизация – Королева всех авантюрных авантюр…». Да здравствует – Её Величество – Импровизация! Ну, двигаем к временному ночному лагерю, размещённому на улице Рокин?

– Двигаем…. Тит Шнуффий!

– Гав!

– Веди, друг…

Они тронулись в обратный путь.

– Что такой смурной? – забеспокоился Даниленко. – О чём, брат, задумался-загрустил?

– О девчонках, понятная философская лестница…. Вот, ты. Не успел оказаться в новом Мире, а уже рыженькую Сигне отыскал. Типа – любовь-морковь по полной программе…. А, я? Где она, моя сердечная зазноба? Как-то тревожно на сердце. Сплошной дождь со снегом…

– Ясная картинка. Ну-ну…. Следовательно, по данному наиважнейшему поводу – так, между делом – стишок сочиняешь душещипательный?

– Сочиняю.

– И, как успехи?

– Сочинил.

– Зачтёшь?

– Слушай…

Дождь со снегом – шоколадка с перцем.

Прилетает с моря иногда.

Замирает в ожиданье сердце.

И печаль уходит – навсегда.

Навсегда? Да, не смешите, право.

Лишь на миг. Короткий и смешной.

Кружка пива – высшая награда.

Тучи серые – клубятся надо мной.

Тучи серые – сплошные полустанки.

Кандалы. И путь далёк лежит.

А в кустах – чирикают овсянки.

Месяц ночи – тихо – серебрит…

Дождь со снегом – долбаные сложности.

Мы вернёмся – грусти вопреки.

На краю – всеобщей невозможности.

На краю – немыслимой Любви.

На краю – всеобщей невозможности.

На краю – немыслимой Любви…

– Сильно заморочено, – одобрил Тиль. – Чисто в нашем ключе. То бишь, в фирменном стиле…

Прошло несколько дней и ночей.

Наступило очередное летнее утро. В бездонном голубом небе висело – почти неподвижно – светло-жёлтое ласковое солнышко. Лёгкий юго-восточный ветерок был до безумия нежен и пах буйным летним разнотравьем.

В низеньких придорожных кустах тихонько посвистывали зяблики и овсянки. О чём посвистывали? Хороший и своевременный вопрос. Наверное, о грешной бренности этого странного, неверного и призрачного Мира. Вернее, множества Миров…

В грязно-бурых водах канала лениво плескались крупные серебристые карпы и не менее крупные радужные лини. А над ними (над водами, карпами и линями), безостановочно мелькали изломанные чёрные молнии. То бишь, местные стрижи и ласточки.

По пыльной просёлочной дороге медленно, безо всякого удовольствия, печально опустив лохматую голову вниз, тащилась худая пегая лошадка, влекущая за собой старенький цирковой фургончик, крытый обрезками разноцветных шкур-кож.

Куда, спрашиваете, влекла?

В глобальном смысле – в полную и бесконечную Неизвестность. В житейском и бытовом – к небольшому и ничем, по большому счёту, непримечательному фламандскому городку.

– Хочу посетить легендарный Дамме, – объявил Тиль. – Зачем? Сам толком не знаю. Хочется. Сердце зовёт…. Вдруг, там, действительно, проживают персонажи знаменитого романа Шарля де Костера? Трудолюбивый угольщик Клаас и его верная жена Сооткин? Добрая колдунья Катлина и мечтательная светловолосая Неле?

Когда было произнесено короткое слово – «Неле», глупое Лёнькино сердце заметно вздрогнуло, словно бы просыпаясь, и забилось в учащённом ритме.

Почему – вздрогнуло? Кто знает, мои любопытные дамы и любознательные господа. Кто знает. Видимо, так было предначертано кем-то Свыше…

Итак, по второстепенной просёлочной дороге, которая проходила вдоль широкого судоходного канала, неторопливо и размеренно катил старенький цирковой фургончик, влекомый вперёд ленивыми усилиями тощей пегой лошадки.

На козлах, слегка шевеля грубыми кожаными вожжами, восседал Макаров. Восседал, предавался тягучим философским раздумьям, сочинял легкомысленные стишки, а в свободное время – от раздумий и сочинений – с любопытством посматривал по сторонам.

А посмотреть, право слово, было на что.

Всё вокруг цвело, росло и благоухало.

Поля, луга, пасущиеся стада упитанных коров, белоснежных коз и шерстистых овец. Боковые канальчики, оснащённые элегантными перекидными мостиками. Мудрёные шлюзы. Вновь – бесконечные поля и луга…

Изредка по каналу – в разные стороны – следовали плоскодонные лодки и бокастые баржи. Лодки шли либо на вёслах, либо посредством длинных шестов, с помощью которых корабельщики усердно отталкивались от твёрдого дна. А баржи перемещались по воде с помощью «конной тяги» – их тянули за собой приземистые тёмно-бурые лошади специальной тяжеловозной породы.

Вдоль берегов канала часто попадались маленькие хуторки, состоящие из трёх-пяти аккуратных домиков под красно-коричневыми черепичными крышами, на которых располагались гнёзда аистов и журавлей. Иногда – в загадочной голубоватой дали – вырастали очертания городов и городков, а также строгие силуэты готических средневековых замков и величественных католических соборов. А ещё везде и всюду были ветряные мельницы – десятки, сотни, тысячи.

– До чего же эти средневековые голландцы трудолюбивы, – без устали восхищался Леонид. – Запросто можно умом тронуться. Из серии: – «Наше искреннее уваженье не знает границ…».

А Тилю до дорожных красот и пейзажей не было никакого дела. Он расположился на большом деревянном сундуке и, постоянно макая гусиное перо в медную чернильницу, исписывал один серый бумажный лист (бумага была изготовлена из тряпок и ветоши), за другим.

Напротив Даниленко – на пухлом кожаном бауле – сидел Франк ван Либеке и безостановочно болтал о всяческой ерунде: о прошлогодней осенней погоде и о ценах на рыбную продукцию в Антверпене, о видах на урожай пшеницы и об архитектурных достопримечательностях немецкого Гамбурга. Иногда – чисто для разнообразия – парнишка рассказывал различные фламандские легенды и смешные байки, в частности, о Братстве «Толстой морды» [30].