Алекс Кун - Форт Росс

Шторм выдался знатный. Идею пересидеть его за своими мыслями выбил самовар, сорвавшийся с кардана. Хорошо, что остыть успел. Но вахтенные явно пополнили свой словарный запас моим праведным возмущением. Ведь задремал же почти!

Пришлось наблюдать стихию из первых рядов партера. Из рубки. Оценив набирающие злость волны, порекомендовал капитану закрыть боевые щиты на иллюминаторах. Пока у меня только штаны мокрые, а коли стекла выбьет, всему переодеваться надо. И еще неизвестно, может, переодевать уже другие будут.

Красиво это — южный шторм. Видимость хорошая, волны величественные, гребни заливают так, что непонятно, мы уже утонули, или это просто вершины мачт из пены торчат. Стробоскопы молний подсвечивают картину конца света, подчеркивая ее контрастными тенями.

Дважды канонерка ложилась набок. Первый раз рубка корабля напоминала маршрутку моего времени после аварии, где все обитатели беспорядочной кучей скатываются к одному борту, с соответствующим звуковым сопровождением. Второй раз падение канонерки, захлестнутой волной, воспринималось уже спокойнее. Половина вахты даже на ногах удержалась, пока ее не сбила вторая половина. Хорошо, что штормовали мы под машинами, с наглухо задраенными люками и без единого человека на палубе. Медикам и так будет полно работы. Даже стыдно становиться — чуть ли не обожествляемые гавайцами мореплаватели придут с фингалами под глазом, переломанными конечностями и щербатыми улыбками. Сходили, называется, в круиз.

Шторм затих так же неожиданно, как и налетел. Только что волны захлестывали рубку, стуча по броне сорванными, и раскачивающимися на тросах блочками такелажа, и вот уже волны просто поднимают корабль на своих спинах, прощально брызгая на палубу заваленную водорослями, пузырящимися лентами воды. Журчали шпигаты, постепенно понижая свой голос с рева до тихого шепота. Струи сбрасываемой воды перестают вырываться из бортов под напором, и начинают течь ручейками прямо по обшивке, промывая в грязевых пятнах разводов на бортах чистые дорожки.

Со скрипом поднимаются броневые щитки рубки, открывая вид на серый океан. Корабль оживает. Рубка частит скороговоркой команд. Первые матросы, ведомые боцманом, выбираются на палубу, предварительно долго возясь с задрайками люков, и не забыв потом привязать спас-концы от своих сбруй. Корабль все еще опасен для хлипкой органической жизни, раскачивающимися тяжелыми частями рангоута и метающимися обрывками снастей — но иначе никак.

Небо над головой очищалось. В просветах проглядывали кусочки голубого неба. Подняли паруса на гроте, и бизани, продолжая ремонтировать такелаж фок-мачты. Жизнь входила в свою колею. До Гаваев оставалось менее двух суток хода, но об этом упоминали только навигаторы, скрестив пальцы, которым сие по должности положено. Остальные предпочитали не загадывать. И Алексей, прикладывающий мокрую тряпку к синеющей скуле, начал внимательнее слушать старших. Хоть какой-то положительный результат.

29 мая канонерка входила в залив форта «Жемчужина» сверкая начищенной медью, чисто вымытая и гордо несущая триколлор Алексея на грот-мачте, отдавая дань правящей особе.

«Жемчужина» заметно изменилась. Вдоль берега рядами стояли лодки аборигенов, поселок вокруг форта значительно разросся, напоминая теперь небольшой городок из хижин на курьих ножках. Не поменялось только радушие аборигенов, многочисленными лодками приветствовавших нас еще на фарватере.

Напряжение, скапливающееся последние дни на канонерке отпустило. Вот и еще одна сторона жизни моряка. Дни, а порой и месяцы, вокруг тебя только волны океана, иногда кажется, что земли не существует. Боишься, что дойдешь до конца перехода, а радушного порта там нет. Ничего нет. Враги, руины, мор, цунами — да мало ли что может произойти за год отсутствия. Возможно, государство именно тогда становится Великим, когда моряки уверены — придя домой, они найдут на месте свой порт, и близких, чтобы не случилось.

Изменения оказались шире, чем виделись с борта канонерки. На берегу нас встречала целая толпа, раздавшаяся коридором кланяющихся аборигенов, когда навстречу вышел вождь со своими советниками и приближенными. Даже Алексей приподнял в удивлении бровь, заметив главным советником вождя нашего коменданта, довольно комично смотрящимся в парусиновой форме, украшенной пучком перьев. Добивающим кадром в этой картине стал молодой вождь — явно не тот, что был в прошлом году. Текучка кадров у них тут, однако.

Фраза с корабля на бал приобрела зримое воплощение. Тень и кормежку для нас явно решили заменить плясками. Гавайки в естественной среде красивы, но хотелось бы отвлечься, и узнать, что таки произошло на маленьком островке посреди Тихого океана.

Паузу в подготовке к пиру удалось использовать максимально, утащив коменданта в заросли травы, то бишь под пальму, и устроив ему форменный допрос.

Вот ведь действительно, где жизнь бьет ключом. Больше часа комендант делился с нами краткой выжимкой новостей. Вокруг пальмы образовалось несколько концентрических кругов любопытных слушателей. Судя по некоторым выкрикам гавайцев — русский язык они уже частично освоили.

Если новости сжать еще больше, то старый вождь пошел воевать на север, и ему там надавали по перьям. После чего он сбежал с войском к нашему форту, и привел за собой большую погоню.

Комендант уверял, что он не вмешивался, сколько мог, согласно высочайшим указам. Но по его горящим глазам мне было очевидно, что флотилию лодок погони на берегу встречала редкая цепь морпехов, стреляющих с колена. А за ними наверняка стояли наши копейщики. Ничем иным мне не объяснить«…лодки развернулись и ушли обратно». Как и не понять, почему «… возрадовавшись гибели множества супротивников, вождь вновь на север пошел войной».

Пришлось нажать на коменданта. Нехорошо это, в глаза Императору врать. Картина потихоньку становилась на свои места. В том числе, на носах лодок второй волны наступления вождя, откуда-то появились морпехи с картечницами.

Война шла всю зиму. Четыре больших, по местным меркам, сражения, не обошедшиеся без нас. Хорошо еще, что «конституционный» порядок наводили силами аборигенов. А то порядок у этих детей природы наводят уж очень грязно.

Старый вождь приказал долго править своему сыну, во втором сражении. Жрецы вроде как возмутились, имея свои планы, но случайно напоролись в лесу на убегающих после третьего сражения неприятельских аборигенов, и передали свои полномочия нашему миссионеру.

Как именно случилось, что находящиеся в разных местах жрецы нарвались на неприятности в один день, оставим промыслу высших сил. Но ситуация в племени сложилась сложная. С одной стороны победоносная война, новые земли и пленники. С другой — больно уж резкая смена курса.