Юрий Валин - Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего

Герман молча поднялся и пошел к лошадям.

– А я що? Я ж только про штык, – пробормотал Пашка и подмигнул мальчику.

Вода журчала, ступням было прохладно. В ветвях шумели птицы, и солнечные лучи, под задорный «фьит-фьит» зябликов, наперегонки скользили по узкому руслу ручейка. Вот с кальсон пятна смывались куда как труднее. Герман тер и с золой, и с песком, но результаты были весьма неутешительными. Да, белье одичавшего мужчины – весьма постыдное зрелище.

По другую сторону ручья старался Прот. Голым мальчик выглядел совсем уж жутковато: набор тонких плашек и деревянных шаров, кое-как обтянутых бледной кожей. Тужился выжать тяжелые галифе.

Герман не выдержал:

– Давай помогу.

Вместе отжали все вещи.

– Плохо отстирывается, – жалобно сказал Прот. – Без мыла просто никак.

Герман оглянулся на заросший склон яра:

– Товарищ Пашка прошляпит, тогда нам намылят.

Прапорщик, стесняясь наготы, снял с ветки портупею с кобурой, повесил на шею. Посидели, подставляя спины теплым лучам солнца. Мальчик вздохнул:

– Как думаете, Герман Олегович, долго еще война продлится?

– Ты меня спрашиваешь? Если б я знал… Ты-то сам что-то такое предчувствуешь или нет? Между нами, ты действительно, ну… прорицать способен?

– Да разве это прорицания? Я же не гадалка и не святой старец. Почему-то от меня советов мудрых все ждут. Откуда, Герман Олегович? Я даже если вижу, разве способен истолковать по уму?

– Вероятно, люди считают, что можешь, – глубокомысленно пробормотал Герман, потирая свои исцарапанные колени. – Недаром на тебя облавную охоту открыли. Можешь гордиться.

– Смеетесь, – мальчик попытался неловкими пальцами левой руки убрать падающие на глаза волосы. – Я понимаю, мерзко это выглядит. Сопливый калека бегает, жизнь свою спасает. Вокруг люди понапрасну гибнут. Труслив я, боюсь клетки. Я столько лет под замком сидел. Из кельи выйти на час в день позволяли. Даже блаженным, Герман Олегович, хочется почаще солнце видеть.

– Ну перестань, Прот. Какой же ты блаженный? Определенные физические недостатки у каждого есть. Вот у меня, например, очки. Конечно, фигурами и железной мускулатурой мы с тобой похвастать не можем. Ничего не поделаешь. Но уж юродствовать ни к чему. Власяницы, цепи и вериги нам с тобою не грозят. В крайнем случае, расстреляют как классово чуждый элемент. Возиться с нами никто не станет.

– Вы полагаете? – прошептал мальчик с напугавшей Германа надеждой.

– Я полагаю, нам нужно белье развесить сушиться, – поспешно сказал прапорщик. – А то застигнут нас в костюмах Адама. Нужно уважать чужие чувства. Расстреливать нас с тобой в неглиже – такое не каждому по вкусу.

Захватив ведро с бельем, полезли на откос. Герман подал мальчику руку, втащил на откос:

– Еще неделя-другая блужданий, и мы с тобой будем выглядеть поатлетичнее товарища Павла.

Товарищ Павел, легкий на помине, выглянул из кустов. Кроме карабина, на юном большевике были лишь роскошные голубые трусы. Выглядел он действительно осовремененным олимпиоником.

– Вы потише. Расшумелись, как у себя дома, – строго сказал юный Аполлон и скрылся.

Герман стиснул зубы и принялся встряхивать свои кальсоны:

– На теле быстрее высохнут.

Прот печально посмотрел на прапорщика и принялся натягивать свое ветхое бельецо. Остальные вещи развесили на ветвях кустов рядом с Пашкиной одеждой.

– Побриться бы, – неуверенно сказал Герман, почесывая шершавый подбородок.

– В саквояже бритва есть.

– В чужие вещи лазить нехорошо.

– Екатерина Георгиевна саквояж открытым оставила. Торопилась. Я думаю, когда она насчет внешнего вида говорила, бритье тоже имелось в виду, – уверенно заметил Прот.

Брился Герман на ощупь. Лицо, в итоге, приобрело определенную гладкость, слегка подпорченную листочками, заклеившими многочисленные порезы. Прот, помогавший советами и принесший листочки подорожника, с одобрением сказал:

– Теперь вы снова на офицера похожи.

– Ты полагаешь? – Герман с горечью посмотрел на свои мосластые ноги в слишком коротких кальсонах. – Ну что ж, значит, сразу пристрелят, без долгих истязаний. Хотя, если к красным попаду, тогда наоборот.

– Вы не попадете, – с уверенностью сказал мальчик. – Я вас старым видел. Ну, лет около сорока, если не старше.

– Мерси. Обнадежил. А говоришь, не прорицаешь.

– Какое же это прорицание? Я просто вас видел. В шляпе и с усами. Сейчас, когда брились, вспомнил. Я вас давно видел.

– Что, десять лет назад?

– Может быть. Я дурно по годам ориентируюсь. У меня, Герман Олегович, очень часто вчера и сегодня с завтра перепутываются. С трудом понимаю, было это или еще будет. Вы уж простите, точнее не могу объяснить. Я просто не помню. Даже с тем, что вчера произошло, путаюсь.

Герман с сомнением посмотрел на мальчика. Прот вроде бы не шутил: узкое лицо, как всегда, печально, нездоровый глаз почти совсем закрылся.

– Так уж ничего и не помнишь? Например, как меня зовут, ты очень даже запомнил. Хутор не помнишь? Как мы взаперти сидели?

– Нет, я это помню. И поезд, и сестер покойных, – Прот, глядя в землю, перекрестился. – Только когда это было? Третьего дня? Год назад? Десять лет?

Герман с изумлением посмотрел на мальчика. Неужели болезнь такая? Или все-таки шутит? Кто-кто, а Прот к юмору и розыгрышам мало склонен.

– Ну что ты так близко к сердцу принимаешь? Память – вещь сложная. У меня тоже всякие провалы бывают. Тут, главное, не расстраиваться и методом логики идти. Ведь десять лет назад ты был маленьким, соответственно, ездить в поезде не мог, да и незачем было. Товарища Ульянова немцы нам еще не подкинули, жила империя спокойно. Следовательно, ты просто сидел в монастыре и библейские мудрости постигал. Впрочем, ты и для учебы тогда маловат был.

– Десять лет назад волнения в Миропольском уезде были, – пробормотал Прот. – Усадьбы жгли. Тоже было дурное время. Но по ветке Мерефа – Константиноград поезда еще не ходили. Вы правы, – в поезде я ехать никак не мог. Герман Олегович, как думаете, могу я с ума сойти, если все время буду себя перепроверять? Ведь для того, чтобы вспомнить, когда чугунку пустили, нужно припомнить, с какого года я в монастыре живу. А если мне мнится, что я праздник по случаю восшествия на престол его Императорского Величества Николая I хорошо помню? Мне тогда большой пряник подарили. Сумской, с имбирем.

– Это пустяки, ложная память. Известный научный факт. Если бы мы в Москве были, я бы тебе весьма обстоятельную книгу на эту тему подарил. У меня есть. В смысле – была, – Герман безнадежно махнул рукой и начал поправлять развешанный на ветвях китель.

– Герман Олегович, вы тоже считаете, что я в их гибели виноват? – едва слышно спросил мальчик.