Валерий Елманов - Витязь на распутье

– Ну а кому ж еще, – пояснил я и, не глядя, попытался поставить миску позади себя на соседний стол, но кто-то услужливо перехватил ее на полпути. Смотреть, кто именно, времени не было, потому что вот-вот должно было начаться самое интересное. – И промахнулся ты, господин хороший – помылся я ныне. А что рожей не вышел, так матушка таким родила. Зато по твоему рылу сразу видать, что ты не простая свинья, но благородных кровей. Да и по товарищу твоему тоже.

Они дружно вскочили с лавки, а вот с ударом Картофельный Нос, то бишь Митрофан Евсеич, немного притормозил. Очевидно забыв, что оружие было велено сдавать на входе, он машинально начал шарить у своего левого бока, так что атаковал он меня лишь несколькими секундами позже, когда Данила Вонифатьич уже врезался в стенку, а его засапожник был в моих руках.

Самого Евсеича я тоже не бил – просто присел, когда его кулак пролетел надо мной, и слегка помог отправиться следом его владельцу. А уж то, что он свалил в падении стол за моей спиной, то не моя вина. Летать надо было учиться. Ну и приземляться тоже.

Ага, вот и гвардейцы, призванные бдить за порядком. Впереди всей пятерки мой стременной, сурово хмурящий брови и старающийся сдержать улыбку. Кстати, плохо старается, все равно заметно.

– Та-ак, – зловеще прошипел Дубец, честно выполняя мое распоряжение и не собираясь признавать меня. – Кто затейник сего?

– Он, – простонал Данила Вонифатьич, тыча в меня пальцем.

Митрофан Евсеич молчал. Ему было не до того. Видать, здорово приложился об стол.

– Не он, – твердо произнес мужик сзади, оказавшийся весьма расторопным и успевшим посторониться, когда я помогал ребяткам отправиться в полет. – Он их даже ни разу не ударил – сами на стены со столами набрушились, егда на него налетели, а он лишь подвинулся.

Моя миска находилась в его второй руке. Значит, вот кто у меня ее перехватил. Ну что ж, спасибо за помощь.

– За стол свой не пущали, вот… – И мужик принялся честно рассказывать, с чего все началось и как развивались события.

– Да что ты его слухаешь-то?! – возмутился Данила. – Ты лучше глянь на него как следовает. Его ж враз видать, что из татей. Тамо в Костроме все таковские. Эвон, даже воевода ихний и тот ныне в чепях в остроге государевом, а что уж до прочих сказывать. – И его палец вновь устремился в мою сторону. – Ентот меня словесами облыжными поливал, кои терпеть честному человеку невмочь, вот я и…

– Кто еще видал али слыхал? – повернулся Дубец к сидящим за соседними столами.

В ответ тишина. Понятно – первая категория. Хотя нет, все-таки один человек встал. Экий битюг. Такого завалить с первого раза навряд ли получится.

– Парень сей токмо ответ дал достойный, – пробасил он, обращаясь к Вонифатьевичу. – А до того ты его всяко непотребно величал. Да не я один таковское слыхал, но все. Чего молчите-то, люди добрые? Нешто не зрили, яко оно все завертелося?

Ну наконец-то загудели, сдержанно подтверждая мою невиновность. Ишь ты, без пинка никак. Впрочем, лучше поздно, чем никогда.

– Дак ведь енто ж!.. – ахнул кто-то поодаль, привстав и всплеснув руками.

А вот это в номер нашей цирковой программы не входило, поскольку сей костромич знал меня весьма хорошо, так что мог все испортить. Еще бы меня не признать Охриму Устюгову, коли я был главным заказчиком маскхалатов, которые он честно и добросовестно шил всю осень. Бойкого и языкатого портного, насколько мне известно, собравшийся ремесленный люд выбрал чуть ли не единогласно, и теперь он явно не собирался молчать.

Увы, но его предупредить я забыл – просто не до того было. Вот сотнику Лобану – вон он сидит, рядом с портным – я сказать успел, а про портного выскочило из головы.

– Цыц! – грозно рявкнул Дубец, тоже мгновенно узнав ахнувшего и сообразив, как нужно поступить. – Али ты мыслишь, что я без тебя ослеп да ничего не вижу?!

– Дак… – еще попытался вякнуть Охрим, но сообразивший Метла потянул его за полу, усаживая на место, и принялся быстро-быстро что-то втолковывать на ухо.

Ясно, тут все в порядке, больше не пикнет.

– Без вас зрю, что коль затеялись драться енти двое, стало быть, и главная вина на них. Что ж, по государеву повелению на первый раз кара известна, а посему… – Дубец шагнул в сторону, уступая место четверке дежурных гвардейцев.

Пока выволакивали Митрофана Евсеича, тот только мычал, с трудом соображая, кто он, где он, и тупо ворочал головой, не понимая, куда его. Зато Данила Вонифатьич орал за двоих. Там было все – и пламенные слова о поруганной чести, и призывы остановиться, ибо он князь, и отчаянные вопли вступиться за него, как за родича, обращенные к Петру Иванычу, на которые тот отреагировал несколько странно.

– Коль виноват, так отвечай, – бросил он Даниле и вполголоса проворчал: – Тоже мне родич сыскался.

– Но то первая вина, – грозно продолжал между тем мой стременной, – а есть и вторая, для прочих участников драки. Так что, точно ли ентот не бил? – Он бесцеремонно ткнул в меня пальцем.

– Да не было драки, стрелец, – впервые раскрыл рот четвертый из сидящих за столом. – И он их и впрямь не бил. Верно мужик сказывал, – кивнул он на стоящего позади меня. – Те сами налетели, а он лишь подвинулся.

– Тогда трапезничайте далее, – невозмутимо пожал плечами Дубец и направился к выходу, контролировать процесс предстоящей экзекуции, которая заключалась в троекратном опускании человека в сугроб, причем головой вниз.

Вроде бы и не больно, но в то же время и не очень-то приятно, а для благородного сословия вдобавок еще и унизительно. Поначалу Дмитрий предложил всыпать нарушителю порядка и установленных правил плетей, но я сразу спросил его: а что, если провинится какой-нибудь князек, пусть даже из самых что ни на есть захудалых? А ведь наказание должно быть одинаковым для любого из прибывших на собор.

Разумеется, всяких глупостей о том, что депутат есть лицо неприкосновенное, я ему говорить не стал, считая это на самом деле ерундой – виноват, так отвечай по закону, который один для всех, но заметил, что от телесных наказаний в отношении народных избранников надо бы воздержаться. Одно дело – в тюрьму, острог или на плаху, если он этого заслуживает, и совсем другое – публичное оскорбление в виде бичевания. Опять же и без суда такое не годится – сам издал соответствующий указ, а если через суд – дело долгое.

Словом, возобладал разумный подход, и было решено на первый раз троекратное макание в сугроб, на второй – пятидневная холодная (что-то вроде карцера с трехразовым питанием – по вторникам, четвергам и субботам). Если и это не угомонит, то после третьего раза следовала отправка домой в сопровождении надежной стражи и публичное оглашение государева указа, пеняющего местному народцу, что уж больно худ сей избранник, не имеющий никакого вежества, и с наказом избрать иного.