Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

Так и получилось. «Валькирии» вошли на кухню совсем обычными девчонками. Даже и кимоно шикарных на них не было, простые, едва ли не ситцевые халатики по колено. Лица такие, как природа дала, выражение — именно домашнее. Мятлев больше всего боялся со стороны баронессы взглядов . Именно так, подчёркнуто. Взглядов, нечто особенное выражающих. Презрение за вчерашнее хамское поведение и пьяные разговоры, эмоции, требующие какой-нибудь, но реакции. А тут — ничего. Глаза — прелестная синева горных озёр. Ножки — без всяких чулок и колготок. Вообще ему показалось — просто сестрички пришли, братьев проведать. Вот если бы существовал в природе аппарат «сексометр», вроде армейского «курвиметра», так он бы сейчас показал полный ноль. И это генералу показалось вершиной блаженства. Устал он «от половодья чувств».

Отправляя группу Уварова — Катранджи в тысяча девятьсот двадцать пятый год, Секонд решил подстраховаться и попросил Воронцова разыскать и послать им в помощь профессора Удолина. Ведь ни девушки, ни Валерий и даже Басманов не обладали сверхчувственными способностями, понятия не имели о способах взаимодействия с астралом и мировым эфиром. А интуиция подсказывала Ляхову — возможность встречи с «тёмными силами», Ловушками и прочим исключать нельзя даже в местах, где они пока не проявлялись.

Удолина Воронцов разыскал не сразу. Тот, как часто бывало, отбыл по «собственной надобности», но обещал появиться немедленно, как только в нём возникнет необходимость. Обнаружился он с помощью специально им же разработанной и Левашовым приспособленной к параметрам стационарного оборудования «Валгаллы» поисковой системы, настроенной на его рабочее ментаизлучение. Оговорка не случайная. Если Константин Васильевич переключался на какой-то другой режим, техническими способами поймать его (как радиоволну без подходящего приёмника) было невозможно. Разве что путём прямого выхода в астрал, что было доступно только Шульгину и Новикову, да и то без всякого удовольствия с их стороны.

Но и тот, и другой сейчас занимались разработкой дуггурской проблемы, базируясь на Валгалле-Таорэре и в другом временно́м интервале. Отвлекать их Дмитрий не счёл необходимым. Свои возможности посчитал достаточными, тем более Удолин ему потребовался для участия в деле, которое Воронцов с момента спасения «валькирий» считал чисто своим. Давненько он не работал самостоятельно, всё больше на подхвате .

Профессор отыскался в местах достаточно отдалённых, чуть ли не в окрестностях Вавилона эпохи то ли Хаммурапи, то ли Ашшурбанипала. Скорее, всё-таки второго, ибо тот вошёл в историю не только завоевателем, но и знатным библиофилом, собирателем глиняных табличек, папирусов и прочих носителей информации в таких количествах, что и через три тысячи лет не забылось его увлечение. При Удолине находились и трое из пяти некромантов, адептов каббалы и ещё более экзотических учений. Двое других, русские по происхождению, Палицын и Иорданский, ассистировали бригаде Шульгина, изучавшей высочайших дуггуров со всех направлений доступных им наук. За исключением топографической анатомии, о чём Фёдор Егорович Палицын (год рождения не установлен, точно после Крещения Руси, но, по ряду признаков, до монгольского нашествия), старославянский ведун , вивисектор и европейски образованный биолог широкого профиля, не считая прочих менее материалистических специальностей, втайне жалел, но не терял надежды [157] См. роман «Скоро полночь», т. 2. .

Удолин появился на палубе парохода в фокусе сиреневой рамки, одетый по-вавилонски (или по-ассирийски), но достаточно богато, а может быть, даже и стильно. Тут Воронцову консультанты не требовались, сразу всё понятно. Любого матроса и офицера он насквозь чуял , стоило один раз глянуть, как на нём форма сидит, где ушито, как наглажено, какие каблуки у ботинок и какие пуговицы на кителе и бушлате, «чистящиеся» или «напылённые» [158] Кто в «прежние», в т. ч. и советские, времена не служил, наверняка не знает, что «чистящиеся» пуговицы изготавливались обычно из латуни, но умельцы ухитрялись штамповать их даже из бериллиевой бронзы (как и звёздочки на погоны). Такие пуговицы, надраенные асидолом или обычным зубным порошком за 5 копеек, смотрелись не в пример выигрышнее, чем не требующие чистки алюминиевые, покрытые тускло-золотистым покрытием. «Хорошие» пуговицы (как и поясные бляхи, кокарды и пр.) покупали, выменивали, делали сами, и каждому понимающему сразу видно было — служит человек от души или «отбывает номер». . То же самое можно было сказать и по поводу хитона и сандалий почтенного профессора. С уважением к своему прикиду человек относится, значит, и окружающие его правильно воспринимают.

Константин Васильевич с удовольствием вдохнул густой океанский воздух, такой вкусный, в сравнении с атмосферой древнего Двуречья, окинул взглядом простирающуюся вокруг невероятную синеву (Индийский океан по густоте окраски занимает первое место в мире, Красное море — второе, а третье досталось ныне высыхающему Аралу). Не совсем обычным образом поклонился Воронцову и неожиданно поздоровался на хеттском. Или — арамейском. Дмитрий непринуждённо ответил на малораспространённом диалекте языка малалаям. Пришлось как-то три недели в Мачилипатнаме [159] Порт в Индии на берегу Бенгальского залива. в ожидании погрузки простоять, немного поднахватался у местных биндюжников. Мог бы и на суахили ответить, но, наверное, звучание ассирийского (или вавилонского) подтолкнуло.

— Ох, простите, Дмитрий Сергеевич, чтоб её так, туда и растак…

Воронцова Константин Васильевич из всех «старших рыцарей» «Братства» по-особому выделял. Пусть адмирал и не владел способностями для погружения в астрал и вообще, кажется, не умел быть по-настоящему серьёзным. Даже в ситуации, когда человек окончательно выведен из себя и готов «рвать и метать, рвать и метать», а уж материть всех и вся в тридцать три света — безусловно, Воронцов ухитрялся взять себя в руки и закончить инцидент таким образом, что и виновники, и сочувствующие, и случайные свидетели не знали, что и делать. Смеяться в открытую — неуважительно как-то, но и удержаться от того, чтобы хоть прыснуть в кулак — невозможно.

Но Удолин видел в этой, едва ли не шутовской манере, признак особой силы . Другим не отпущенной. Кроме того (некромант всё-таки, и из сильнейших, практиковавших после Рождества Христова), Константин Васильевич ощущал совершенно особые отношения Воронцова с «так называемой смертью ». Много людей, тем более — военной профессии, соприкасались с ней близко и очень близко. Сами её творили и также становились, в свой черёд, её клиентами. Дмитрий тоже всю жизнь ходил по краю . Но как-то по-другому это у него получалось. У минёра всегда она в руках. У кого семьдесят грамм (заряд ручной гранаты), у кого — триста или пятьсот килограмм (это уже морские мины, торпеды разных типов). Константин Васильевич видел — Воронцов всегда находился в разной плоскости с этой самой! А если и встречался лоб в лоб… Был у какого-то американского (или английского) писателя рассказ, где Смерть оказалась не… Ну, понятно, о чём речь — а юной, невыносимо страдающей от своей должности девушкой.