Андрей Валентинов - Ангел Спартака

Поглядела я на этого слона. Сначала на брюхо — основательное брюхо, с ложа свешивается. Затем на саму личнсть — ничего личность, если б умылся и не гоготал, как гусь…

— Га-га-га! Ну чего? Хлебнем — и пошли? Хозяин вроде как комнаты наверху держит. Выбьем пыль из подстилки. Гы-гы-гы!

Вот и вторая его лапища мною занялась. Теперь уже только не двинешься — не вдохнешь. А под самым ухом сопение с присвистом. Хотела погулять, Папия? Воздухом вечерним подышать? Вот и погуляла. Предупреждали же — Рим! Не Капуя даже, не Помпеи.

...А что? Ганник предлагал, с него станется. Каждого гонца останавливать, каждый свиток вскрывать. Даже слово нужное нашел: «перлюстрация». Хитрое такое словечко о двух смыслах: и «обозрение» и «очищение». Чтобы, значит, мыслишки чужие обозревать и от тех мыслей жизнь нашу счастливую очищать — до белых костей.

Комнаты действительно сдавались, хоть и не лупанарий это, — обычная таберна, каких в квартале не один десяток. Понятное дело — Велабр, брюхо Вечного города, главный рынок, где припасами торгуют. А рядом еще один рынок — Коровий. Людное место, проходное — днем, вечером, ночью даже. Так что и комнаты тут сдаются, и гостиниц хватает, и вообще, место удобное.

Все так, но со слоном чего делать? На крайний случай. конечно, и заорать можно, стражу кликнуть, только ни к чему мне случай такой. И шум ни к чему, и вообще.

— Отпусти, — вздохнула. — До чаши не дотянусь. Меня, между прочим, Папией зовут.

— А я — Опимий. Марк Опимий, центурион, значит, славного войска консула Геллия.

Отпустил — на чуток, как раз чтобы я руку могла протянуть. Центурион, значит? Учтем — если не врет, конечно. Как по девочкам, все они — центурионы!

— А кличут — Слон. Так и зови, если хочешь, — Слон. Весело, правда? Гы-гы-гы!

Слон?! Надо же, угадала! И это учтем. Прежде мне Красный Слон попадался, гостинщик который. А теперь, значит, Марк Опимий. Марк Опимий Слон.

Винцо в этой таберне (никак название не запомню) было приличным. И кормили сносно, даже горячее готовили.

По здешним порядкам — редкость. Невзлюбили власти римские такие места, в центре, возле Капитолия, нигде даже похлебки не поешь. Жуй себе всухомятку! Отчего, не поймешь даже. Не иначе сдурели слегка доблестные квириты-оцты. Потому и зашла сюда — посидеть, перекусить, отдохнуть, разговоры послушать... Ладно!

Повернулась — насколько лапа его позволяла, вновь личность вкупе с брюхом взглядом окинула. Ох и брюхо! Затем по сторонам посмотрела. Людно в таберне, все ложа заняты, пьют, едят, на нас не смотрят. Прижал легионер девочку — обычное дело.

— Слон, значит? А с чего ты взял, Марк Опимий Слон, что я — продажная девка? А может, я — жена сенатора, а? Нарваться не боишься?

Загогочет — убью. Прямо здесь.

— Кто?! Сенаторша, говоришь?

Смеяться не стал, хмыкнул только. Затем поглядел — внимательно, трезво. Задумался, подбородок почесал. Не глуп, видать, Опимий Слон, зря только гогочет.

— Не сенаторша ты, Папия. Но и не простая «волчица», что за асс ножки на плечи закинет. Потому и глаз на тебя положил, потому и денария не пожалею. Ну пошли?

Теперь уж мне задуматься пришлось.

…Воскреснет Государство Италия — значит, быть ему страной победившей перлюстрации. Но пока римляне до такого не додумались, можно и рискнуть, если, конечно, письмо среди прочих невинных свитков сунуть. Это к дядющке в Капуе, это к тетушке в Нолу, а это Спартаку лично в руки по месту нахождения. Пока получалось.

— Ладно, Слон, твоя взяла. Пошли!

Людям ошибаться свойственно, потому как люди они, не боги. Особенно если постараться, к ошибке их подтолкнуть. С помощью ножниц, к примеру. Ножниц — и нитки с иголкой. Вот я и постаралась слегка. Человека по одежке встречают. Так оденешься — Папия Муцила ты, рабыня беглая. Этак — Фабия Фистула, сиятельная. А лучше всего одеться так, чтобы и за рабыню сойти, и за сиятельную. Трудно, конечно, но можно. Особенно если с умом

Туника на мне, нижняя которая, самой лучшей ткани, хоть и не коийской, конечно (в жизнь больше не надену). Но вот поверх не стола с паллой, как у добрых римлянок, а еще одна туника, с рукавами короткими. Удобно — особенно если драться придется. И тоже лучшей ткани, той что из города Гиерополя привозят. Синяя, мягкой шерсти с шитьем серебряным. Так сейчас богатые вольноотпущенницы одеваются, но не только они. Добрые римлянки особенно те, что помоложе, кому не надо телеса свои под паллой прятать, тоже не пренебрегают. Особенно если не в храм идти надо, а в таберну возле Велабра.

И украшения соответствующие — не дорогие, но и не из дешевых. И белил на лице немного — в самую меру, и брови с губами почти что свои, не нарисованные. А если и нарисованные, то тоже в меру.

Вот и думай, центурион, кто я такая. Думай — ошибайся,

— Идем! — улыбнулась. — Только не в комнаты, грязно там. Ко мне пошли, недалеко тут.

— Гы-гы-гы!

...А если что, можно и ребят Публипора Апулийш кликнуть, эти без дорог обходятся, любую заставу обманут. Вроде бы все написала правильно: и о консулах, и о слухах городских, и о том, как в сенате ругаются. И о галльской коннице написала, и о Квинте Аррии. Вот о нем узнать бы побольше!..

Улица... Дома налево, дома направо — одинаковые, красного кирпича, в четыре этажа каждый, с лестницами наружными. Это в Капуе Остров Батиата на весь город один. Тут, в Риме, что ни квартал, то Остров, архипелагами целыми идут. Особенно возле рынка, где небогатым люд селится. Небогатый, но и не нищий все же, есть чем за комнаты заплатить. Квартал так и зовется — Велабр, по рынку, а улицу Этрусской величают.

Итак, улица Этрусская, поздний вечер, летний месяц Юноны, сопящий Слон под боком. Обстановка ясная, можно принимать решение и отдавать боевой приказ. Это, как учил Крикс, самое важное. Ошибаешься в чем-то малом, дорогу перепутаешь, или время выступления, или...

— А ты не из наших, не из римлян, Папия. Чистая у тебя речь, а все-таки заметить можно.

Ничего от тебя не укроется, мой Слон! Зато я знаю слово «перлюстрация». Так ты в самом деле центурион?

Оска с римлянином не спутаешь, верно. Вначале я думала письма Спартаку на родном наречии сочинять, старинным письмом. Вскроет бдительный легионер свиток, что я гонцу передала, — а там буквы греческие, да еще справа налево. Вот тебе и перлюстрация! А потом решила — нет. Необычному письму больше внимания, захотят — прочитают. Значит, надо писать по-латыни, только с ошибками, фразами короткими, словно грамоту еле выучил, только буквы на камнях знаешь [6]. Ничего особенного: от раба к господину, господин в отъезде, все новости римские знать желает — и про консулов, и про сенат, и даже про претора Квинта Аррия...

Придумывать ничего не пришлось. Не первый ты, центурион Марк Опимий Слон, — и не последний тоже. Улицу Этрусскую я как свои пальцы знаю, почти каждый вечер сюда захожу. Так что пройдем мы этот дом-остров, затем — следующий...