Александр Ачлей - Палач. Нет милости к падшим

Система распределения рентабельной государственной собственности, созданной в СССР, привела к построению единственно возможной при такой постановке вопроса экономической модели, которая получила название „олигархический капитализм“. Это была современная копия распавшейся в 1917 году российской тупиковой экономической модели. России удалось, вопреки старинной пословице, дважды войти в одну и ту же реку.

Не будучи ленинистом в классическом понимании этого слова, я вынужден признать, что большинство ленинских суждений о русском капитализме XIX–XX веков соответствовали действительности. В. Ульянов не был экономистом, но превосходно владел диалектикой, вычленяя причинно-следственную связь явлений российской действительности, что позволяло ему довольно точно прогнозировать последующие события. Его наблюдения и выводы, изложенные в многочисленных статьях о капитализме, утратили актуальность во второй половине XX века и вновь актуализировались в начале XXI века. В постсоветской России несколько раз возникала „революционная ситуация, когда верхи не могли жить по-старому, а низы не хотели“. Но революция, опять же по Ульянову, не состоялась в силу отсутствия такого необходимого элемента, как революционная партия, способная взять власть. В этой связи необходимо сказать несколько слов о тогдашней Коммунистической партии России, ушедшей в небытие сразу же после распада страны. Бывшие функционеры КПСС во главе с Г. Зюгановым с точки зрения классического ленинизма были ревизионистами, отказавшимися от марксистской идеологии, в первую очередь от теории классовой борьбы, используя название КПРФ как бренд. Но, в отличие от своих предшественников, ревизионистов начала XX века, зюгановцы использовали парламент не для борьбы за власть, а для реализации своих бизнес-планов, т. е. лоббистской деятельности. Приход к власти изначально не входил в их планы.

Создав экономическую модель, уже опробованную в Российской империи, ельцинские реформаторы автоматически создали социальные предпосылки к революции, т. е. к распаду. В России появился исчезнувший в советское время класс люмпен-пролетариата, который во все времена был основной ударной силой всех революций. В начале XXI столетия властям удавалось направить энергию люмпенов в националистическое русло. Однако (и по Ульянову это было неизбежно) в период, непосредственно предшествовавший распаду, националистические лозунги типа „Россия для русских“ уступили место лозунгам классовым: „Бей богатых!“ и „Долой власть капиталистов!“

Но вернемся к постсоветской элите. Если говорить о крупном бизнесе, то здесь с самого начала просматривалась идеологема „как можно быстрее выкачать максимально большой капитал и переправить его за границу“. Было очевидно, что бизнес-бюрократия не связывала свое будущее с Россией, вследствие чего к процессу распада относилась спокойно, заняв позицию стороннего наблюдателя. В этой связи нет необходимости останавливаться на этом элементе триады.

Политики и бюрократия в период ельцинского правления являлись раздробленной, но самостоятельной группой, выражавшей интересы крупного бизнеса, в то время неподконтрольного власти. В пост-ельцинский период, с образованием бизнес-бюрократии, ее представители подмяли под себя не только бизнес, но и само государство.

Странное образование

Приблизительно с 2005–2006 гг. страна, носившая в то время название „Российская Федерация“, превратилась в довольно странное образование, единое де-юре и раздробленное де-факто. Парадокс раздробленности заключался в том, что она строилась не на территориальном принципе, а на кастовом. В эти годы общество было разделено на касты, подобно Индии прошлого века. Образовались свои брамины и свои парии. При этом спонтанно были скопированы многие черты индийской кастовости. Например эндогамия, т. е. заключение браков между представителями касты. (Правда, были и исключения из правил. Скажем, среди представителей бизнес-бюрократии одно время было модно оставлять старых жен и жениться на молодых „куклах“, иногда на своих секретаршах.) Наследственное членство.В годы, предшествовавшие распаду, госорганы, госкорпорации и госбанки были укомплектованы родственниками того или иного иерарха. Укоренилось и такое правило индийской кастовости, как ограничения на выбор профессии. „Человеку с улицы“ было невозможно получить работу в ряде государственных учреждений.

Вызывает интерес отношение русских к этой архаичной индийской модели построения общества. Их возмущала не кастовость как таковая, а собственная принадлежность к низшей касте. В глубине души они хотели не ликвидации каст, а перехода в вышестоящую касту.

В ряде случаев кастовость закреплялась законодательно. (Официальные инструкции милиции о неприкосновенности представителей ряда каст на дорогах). К 2010 году вследствие кастовости фактически перестал существовать ряд государственных органов. (Законы, которые пеклись, как блины, в России не работали никогда.) Силовые структуры, призванные охранять интересы государства и общества, стали работать на себя и на высшие касты. То же можно сказать о ряде министерств. К 2012 году в результате действия пси-системы управление страной было фактически парализовано и не подлежало восстановлению. Правительство не могло добиться реализации ни одного решения.

В этом плане вызывают интерес действия руководства Уральской республики, которое сразу же после распада Российской Федерации провело „шоковую терапию“. За решеткой оказались более 12 тысяч чиновников бывшей Екатеринбургской области. Более сотни чиновников и милицейских генералов были публично казнены. Эти меры жестко критиковались как странами Европы, так и новыми русскими государствами, однако через два года Уральская республика обогнала по темпам экономического роста все новоявленные русские государства…».

Глаза начали слипаться. Артемьев, утомленный заумным трактатом, отложил книгу, потушил свет и мгновенно уснул.

Проснувшись рано утром, Артемьев принял холодный душ, побрился и приготовил завтрак из купленных накануне вечером продуктов. Задумчиво поедая яичницу с помидорами, он продолжал размышлять о книге. Содержание мало интересовало его, но тот факт, что люди, несомненно, серьезные попросили ее прочитать, вызывал массу вопросов. Зачем? И кто они? Они, это ясно, представляют какую-то организацию. И, судя по книге, политическую. Какие цели они преследуют? И главное, чего может от них ожидать подавшийся в бега киллер? Много лет имея дело со смертью, Артемьев стал относиться к ней, как к некоему живому существу. Очень капризному и своенравному. Часто он ловил себя на мысли, что разговаривает с этим существом. В его воображении это был не традиционный скелет с косой, а некая абстракция. Вот и сейчас он мысленно разговаривал с этой особой, пытаясь получить хотя бы намек на дальнейшее развитие их взаимоотношений. Будучи профессионалом высокого класса, психологически он не имел ничего общего с «коллегами по цеху». Профессия киллера была для него чем-то вроде спорта, и при каждой удаче он ощущал эмоции, схожие с теми, что переполняли его после победы на очередном чемпионате Балтийского флота. Риск, умение быстро принять самостоятельное решение и реализовать его в тот момент, когда тебя вот-вот разоблачат и раздавят, привлекали его гораздо больше денег, которые он получал за свое мастерство. Эти забавы были сродни работе оператора, снимающего жизнь акул, из фильма «Последний дюйм». Здесь требовались уверенность, хладнокровие, умение быстро принимать решения и врожденное чутье — именно от этих качеств зависела твоя жизнь.