Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

«Собственно, ― подумал он, ― сможет ли вообще кто-нибудь из нас все это пережить».

Не желая встретить Ханта и Трелони, когда они вернутся, Кроуфорд поднялся наверх в свою комнату.

Комната была узкой и лишенной окон, а матрас на кровати был похож на набитое сухим кустарником одеяло, но он заснул, как только упал на него, и всю ночь ему снилось, что Джозефина уже умерла, и ее похоронили; а затем холодный вампир с отливающим серебром взглядом когтистыми лапами разрыл укрывающую его землю, и близ исторгнувшей его одинокой могилы давал рождение новой жизни. Когда внизу, между широко распахнутыми бедрами нечеловеческой матери показалась голова ребенка, Кроуфорд усилием воли заставил себя проснуться, боясь увидеть его лицо.

Кожа вокруг его глаз была стянута от высохших слез, и он сполоснул лицо в тазу для умывания, прежде чем одеться и спуститься вниз. Он пренебрег доносящимся с кухни благоуханием горячей кукурузной полента и направился к парадной двери гостиницы, стараясь усмирить свою хромоту.

Снаружи, казалось, было еще холоднее, чем прошлым вечером. Над серыми покатыми крышами низко стелился туман ― и на какое-то мгновение он даже не мог понять, в каком направлении лежит море, и с удивлением обнаружил, что немного напуган этой неуверенностью.

«Привыкай, ― подумал он. ― Скоро ты будешь пересекать Апеннины, от которых в любом направлении до моря много миль».

Он направился по сбегающим вниз узким улочкам, вздрагивая каждый раз, когда капля холодной росы падала с одного из расположенных сверху железных балконов и ударялась о его лысую голову. Через пять минут строения остались позади, и он вышел на серый безжизненный берег. Портовенере был скрыт за стеной тумана, а Боливар казался неясным вертикальным мазком кисти, чуть более темным в обступившем его беспокойном свинцово-сером море.

Он направился к югу по темному, уплотненному прибоем песку, все еще стараясь пресечь хромоту и пытаясь оценить свои силы, душевные и физические.

Он избавился от нечеловеческой бледности, которой его наградил притон нефандос, и действительно думал, что был теперь сильнее, чем в последние годы; тем не менее, он все еще чествовал слабость и надеялся, что от него не потребуется никаких героических усилий. Его левая рука, с ее изувеченным мизинцем и отсутствующим безымянным, не особо теперь годилась, чтобы держать нож или пистолет, но правая была все еще ничего. И с тех пор, как он укоротил свою белую бороду и привел в порядок оставшиеся волосы, он больше не ловил на себе настороженные взгляды незнакомцев.

И он был вполне уверен, что ему достанет сил держаться решения, которое он твердо принял шесть недель назад ― без тех страстей и трагедий, что сопутствовали решениям Байрона ― что он сделает все, что может, чтобы освободить Джозефину и своего ребенка от заразы нефелима, даже если для этого ему придется пожертвовать жизнью.

Туман тем временем начал редеть ― становясь ощутимо ярче слева, где над восточными склонами гор начинало всходить невидимое пока солнце. Он развернулся и направился обратно к гостинице.

В полдень, к тому времени как встал Байрон, туман сгорел в лучах солнца, и бездонное голубое небо снова было раскалено. Кроуфорду пришлось отыскать свою шляпу, перед тем как снова отправиться вниз по холму к берегу, на этот раз в компании лорда и Трелони. Песок под ногами обжигал.

Байрон потел и дрожал, но после того как он достиг линии прибоя и позволил пенным водоворотам закружиться вокруг лодыжек, он внезапно решил вплавь добраться до Боливара и позавтракать в воде в тени его борта.

Трелони так и не удалось отговорить его от этого, так что они снова, как и в прошлый раз, разделись и вошли в воду, безрассудный Байрон и раздраженный Трелони, оставив Кроуфорда сторожить их одежду.

Кроуфорд уселся на горячий песок и наблюдал, как головы пловцов удаляются по ленивым волнам.

Вскоре они пропали из виду на фоне маячащего темным клином корпуса Боливара , но чуть погодя, щурясь от яркого ослепительно блестящего на волнах солнца, он увидел, как с палубы спустили несколько свертков и понял, что пловцы прибыли и собирались начать свой завтрак.

Кроуфорд поднялся и побрел по песку туда, где улица обрывалась раскрошившимся краем мостовой, возле которого покоились вверх дном завершившие свое предрассветное плавание рыбацкие лодки в слабой тени развешенных над ними для просушки сетей. Очутившись на мостовой, он обернулся и всмотрелся в сторону Боливара . Головы Байрона и Трелони все еще не показались.

Мысль о еде его совсем не привлекала, но он знал, что должен что-нибудь съесть. По соседству из повозки на колесах пожилая женщина продавала крошечных жареных кальмаров, и он подошел к ней, наконец позволив себе хромать, и купил полную тарелку. Кальмары были щедро сдобрены чесноком и свежим оливковым маслом, и стоило ему только их попробовать, как в нем проснулся зверский голод. Он жадно поедал их, поспешно запихивая в рот, а затем купил еще тарелку и в этот раз ел уже неторопливо, наслаждаясь вкусом, стоя возле колесной тележки и изредка поглядывая на сваленное в две кучи белье и на Боливар .

Наконец, он увидел белые руки, мелькающие в море между кораблем и берегом, и, протянув женщине пустую тарелку, спрыгнул с мостовой на мягкий горячий песок, и, хромая, направился обратно, туда, где на берегу лежала оставленная пловцами одежда.

А затем со всех ног бросился к морю, хотя вряд ли мог чем-то помочь, когда увидел как фигура, очевидно принадлежавшая Трелони, поспешно устремилась к другой.

Головы пловцов между тем остановились; Трелони почти наверняка настаивал, что Байрон должен позволить ему помочь, а Байрон ― без сомнения в гневе ― отказывался.

― Черт тебя подери, дай ему помочь тебе, ― прошептал Кроуфорд, утирая лезущий в глаза пот.

Трелони больше не пытался приблизиться к Байрону, но спустя несколько мгновений Кроуфорд увидел, что мужчины повернули и поплыли обратно к Боливару .

«Прекрасно, ― подумал он. ― Возьмите шлюпку и без проблем доберитесь до берега. Сейчас не время демонстрировать твою проклятую гордость , Байрон».

Он так и не увидел, чтобы кто-нибудь взбирался по ведущей на палубу лестнице, лодку тоже не опускали; а спустя несколько минут он снова увидел пловцов, продвигающихся к берегу в обступивших их низких волнах.

― Боже, ну и идиоты , ― выдохнул Кроуфорд.

Трелони и Байрону потребовалось пять минут чтобы доплыть до того места, где они смогли встать, и здесь их уже поджидал Кроуфорд, вокруг талии которого с плеском кружился прибой.

― Какого дьявола, ты, черт тебя подери, делаешь? ― яростно набросился на него Кроуфорд. ― Какое ты имеешь право рисковать своей жизнью ― без всякой необходимости! ― когда от тебя зависит столько людей?