Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

― Вернер, ― тихо сказал он, когда гондольер спрыгнул на причал и принялся набрасывать петли на причальные столбы, ― установил связь между двумя видами, человечеством и нефелимами. Восемь столетий назад он пробудил нефелимов, которые к этому времени уже тысячи лет находились в спячке, хирургическим путем поместив одного из них ― маленькую окаменевшую статую ― в свою брюшную полость. И теперь они двое, один помещенный внутрь другого, представляют симбиоз двух земных жизненных форм ― то совмещение, которое удерживает нефелимов возрожденными и способными нападать на людей.

Он занес ногу, собираясь сойти на берег, но Джозефина поймала его за руку. ― Я иду с тобой, ― сказала она. ― Посмотри на площадь ― не очень-то похоже, чтобы здесь успели пролить много крови. У них нет глаза. Ее собственный стеклянный глаз уставился в небо, однако целый напряженно смотрел на Кроуфорда.

― Пока нет, ― ответил ей Кроуфорд, ― но они могут сделать это в любую секунду. И если… ― Он прав , ― прервал Байрон. ― Отправляйся обратно в Лидо и жди нас там.

― Нет, ― спокойно ответила Джозефина. ― Вам без сомнения потребуется помощь, без помощи вы точно не справитесь. ― Я не собираюсь в Лидо, чтобы дожидаться того, кто не вернется.

Она вскинула руку. ― Послушай меня и будь уверен ― если ты не позволишь мне пойти, клянусь, я… наполню это платье камнями и брошусь в воду посреди лагуны. Этого веса и пары фатомов [436]соленой воды должно хватить, чтобы предотвратить повторное появление любого из нас: этих двух младенцев, сердца, глаза или меня.

Кроуфорд тряс головой и стонал. ― А что если они отрубят чью-нибудь голову, или еще что-нибудь случится, когда ты будешь на берегу?

― Если ты достигнешь успеха, это не будет иметь значения. А если потерпишь неудачу, я в любом случае утоплюсь.

Кроуфорд знал, она сделает это. Он покачал головой, но взял ее руку. ― И если сделать это суждено, тогда пускай все совершится быстро [437], ― сказал он. ― Снова Макбет [438], ― промолвил Байрон, когда они ступили на причал.

Джозефина предложила гондольеру еще денег, но он замахал руками, отгоняя ее прочь, и снова перекрестился.

― Прекрасно, ― ответила она. ― Спасибо. Она взяла предложенную Кроуфордом руку, и они направились вдоль причала к мостовой и неспешным прогулочным шагом побрели в сторону Пьяцца. ― Итак, ― сказала она, мимоходом, словно они были туристами, решающими, где пообедать, ― ты планируешь вырезать из него эту статую?

― Именно так, ― сказал Кроуфорд. Он с отчаянной веселостью покачивал тростью Байрона.

― А что, если наш человеческий ребенок уже заражен этой нефелимской заразой? Как был заражен Шелли? Она проницательно на него взглянула. ― Не будет ли он или она представлять новый симбиоз?

Кроуфорд остановился. Он не подумал об этом. ― Боже.

Он потер изувеченной рукой свою лысую голову. ― Как давно ты уже… ешь землю? ― спросил он.

Она пожала плечами. ― Может неделю? Или меньше.

― Тогда, возможно, все не так плохо. Не думаю, чтобы у этого нечеловеческого плода нашлось время вторгнуться в своего сотоварища до тех пор, пока он сам как следует не сформируется, а судя по услышанному, это вряд ли уже произошло.

Он попытался придать своему голосу убежденности, которой сам не чувствовал, и мысленно проклинал любого Бога, который мог его слышать, за то, что тот сделал предстоящее испытание не только чрезвычайно сложным и опасным, но, возможно, также и бессмысленным. ― Принимай управление, Байрон, ― хрипло сказал он.

Байрон без комментариев подчинился, и Кроуфорд расслабился в кровати в Лериче, наблюдая как колонны обращенной к площади стороны Дворца Дожей проносятся справа мимо его зрения. Белые колонны дворца были так близко, что он отчетливо различал ржавые подтеки на нижних завитках Коринфских капителей [439], и сообразил, что Байрон насколько возможно старался держаться подальше от колонн Грай.

Кроуфорд восстановил ощущения своего тела ровно настолько, чтобы чувствовать руку Джозефины, лежащую в его руке. «Еще один хрупкий симбиоз, ― подумал он, ― но возможно именно ему суждено сегодня восторжествовать».

В сотне ярдов впереди свет фонарей яркими сухими оранжевыми мазками кисти на усеянном звездами холсте ночного неба выхватывал византийские арки и шпили Базилики святого Марка, и Кроуфорд всеми силами пытался не видеть в арке главного входа разверстую каменную пасть. По широкой мозаичной мостовой [440]прогуливалось множество людей, и некоторые из них носили австрийскую военную форму, но, по крайней мере, никто из этих солдат не конвоировал заключенного, прихватив с собой на прогулку топор.

Лица проходивших мимо людей были немного расплывчатыми, и, казалось, переливались разнообразными, часто противоречащими друг другу выражениями, так что было трудно понять, в каком направлении они смотрят.

«Явь, устремившаяся к своим непроявленным корням, ― подумал Кроуфорд; ― было бы интересно пожить в этом поле неопределенности. Представляю, во что могла бы вылиться, скажем, задача вовремя сварить яйцо всмятку».

Байрон в теле Кроуфорда быстро прошагал мимо Дворца, затем миновал высокие арки западного фасада базилики, поторапливая Джозефину, когда она отставала, и под широким фасадом башенных часов свернул налево, к сужающейся северной оконечности Пьяцетта.

Лицо Кроуфорда на мгновение оказалось обращенным к декоративной архитектуре над циферблатом часов, и он гадал, был ли Байрон столь же обеспокоен видом крылатого каменного льва, взирающего на них с высоты, и еще выше двух бронзовых исполинов, застывших с молотами возле большого колокола.

Едва удостоив взглядом маленькую, утопающую в темноте площадь, Байрон потащил два изнуренных тела к виднеющемуся на севере узкому входу в переулок.

Сам переулок, как заметил Кроуфорд, когда они оказались посреди него, был освещен более ярко, чем оставшаяся позади площадь; льющийся из магазинов свет скрывался в проемах арок на другой стороне, отбрасывая на обветшалые кирпичные стены тени подвешенных колбас и сыров, а огни, зажженные за открытыми окнами верхних этажей, освещали цветочные горшки и балконы, и тонкие занавески, покачивающиеся от дуновений ночного ветерка.

― Дай мне монету, ― проскрежетал Байрон голосом Кроуфорда.

Джозефина выудила из сумки монету и вложила ее в руку Кроуфорда, которая поднялась и бросила монету о стену, ловко поймала ее, когда она отскочила обратно, и бросила снова.

Переулок был полон шумных разговоров и смеха, и раздающегося где-то поблизости разогретого вином дружного хора мужских голосов, но звонкое дзынь… дзынь… дзынь монеты, казалось, заглушало все остальные звуки и царило над ними. Прежде чем его тело прошло еще шесть шагов, Кроуфорду начало казаться, что остальные звуки доносились теперь в созвучии с их шагом, задаваемым ритмичным позвякиванием монеты.