Гарри Терлдав - Гений

— Кто знает? — ответил гоплит. — Ты мог бы просто подумать, что как‑нибудь перехитришь их и в ловушке.

Алкивиад засмеялся:

— Ты прав, я мог бы. Но я так не думаю. Бояться нечего. Город подобен женщине — если уж ты внутри, то победил. — Солдаты также засмеялись. Но Алкивиад совсем не шутил, ну разве что самую малость.

У него не было копья. Его левая рука сжимала щит, увенчанный его собственной эмблемой. Неся меч в правой руке, он прошел сквозь калитку, прошел сквозь стену, прошел в Афины. В каком‑то смысле это действительно напоминало совокупление. «Нагнись, о мой полис. А вот и я, неожиданно тебя берущий.»

Если взятие города неожиданным не было, если враги Алкивиада и впрямь подстроили ему ловушку, то она должна была захлопнуться сразу же по его проникновении. Это было бы единственным мгновением, когда бы они знали точно, где он находится. Но темнота внутри казалась спокойной и спящей. Если не считать открывших ворота стражников, двигались и разговаривали лишь следовавшие за Алкивиадом гоплиты.

Сотни две воинов вошли в город за своим полководцем. Он послал небольшие отряды налево и направо, чтобы они захватили другие ворота и пустили внутрь остальных своих товарищей. Как скоро защитники города поймут, что Афины уже не в безопасности? Судя по бряцанью оружия и крикам, раздавшимся у других ворот, этот момент только что наступил.

— Вперед, — сказал Алкивиад остальным воинам, находившимся поблизости. — Займем агору, займем Акрополь, и город наш.

Они поспешили в темноту, практически абсолютную. Ночь была временем для сна. Там и сям в закрытых окнах светились лампы. Один раз Алкивиад услышал на своем пути звуки флейт и громкое, пьяное пение — кто‑то устроил симпозий, несмотря на гражданскую войну. Улицы сходились, расходились, упирались в другие, вели в тупики. Ни один человек, рожденный вне Афин, не смог бы отыскать дорогу.

Когда Алкивиад и его товарищи дошли до агоры, света стало больше. Вокруг Толоса горели факелы. Здесь всегда заседали по крайней мере семнадцать членов Буле. Алкивиад показал на здание.

— Займем его, — сказал он. — Этим мы их обезглавим. Пошли, мои дорогие. Вперед!

— Элелеу! — заревели гоплиты. Рядом со зданием стояла кучка стражников. Когда на них набросилось так много человек, стражники бросили копья не землю и подняли руки вверх. Двое из них упали на колени, моля о пощаде.

— Пощадить, — сказал Алкивиад. — Чем меньше крови мы прольем, тем лучше.

— Что это там за шум? — раздался голос из Толоса.

Алкивиад никогда не мог удержаться от драматического жеста. Здесь он даже и не пытался. Войдя в здание, он гордо показал его обитателям свой щит, на котором был изображен Эрос с молнией в руке. Этот щит помог Алкивиаду стать знаменитым — по мнению некоторых людей, знаменитым печально.

— Добрый вечер, о наилучшие, — вежливо сказал Алкивиад.

Члены совета вскочили на ноги. Это было даже лучше, чем он ожидал. Среди них были Андрокл и Теттал, сын Кимона, два его злейших врага — именно Теттал призвал Собрание голосовать за отзыв Алкивиада с Сицилии.

— Алкивиад! — с ужасом воскликнул Андрокл. Его бы так не ужаснула и сама Медуза, увидев которую, он превратился бы в камень. Остальные члены Толоса были рады гостю не больше.

Отвесив поклон, Алкивиад ответил:

— Я весь к твоим услугам, мой дорогой. Я хотел бы уведомить тебя о том, что все мое войско в настоящий момент находится в городе. Те, кто мудры, будут вести себя соответственно. Те, кто не столь мудры, будут сопротивляться, совсем недолго — и поплатятся за это.

Он снова отвесил поклон и улыбнулся самой доброй улыбкой, на которую был способен. Если его враги выберут сопротивление, то все еще могут сразиться за Афины, и, возможно, даже победить. Они должны были поверить, что у них нет возможности сопротивляться, нет надежды. Если они в это поверят, то так оно и будет.

— Да ты точно злой гений, порождение Тартара! — взорвался Таттал. — С тобой надо было разобраться еще до того, как ты отплыл в Сицилию.

— У вас была возможность это сделать, — ответил Алкивиад. — Когда впервые возник вопрос о том, кто осквернил гермы, я попросил, чтобы суд был скорым. Я хотел защитить свое доброе имя еще до отплытия флота. Это вы все задерживали.

— Нам нужно было найти свидетелей, — сказал Теттал.

— Ты хочешь сказать, вам нужно было найти лжесвидетелей, — ответил Алкивиад.

— Они не лгут. Они говорят правду, — упрямо сказал Теттал.

— Говорю тебе, они лгут. — Алкивиад наклонил голову. Да, этот шум производили идущие по городу гоплиты, чьи щиты то и дело ударялись о поножи и панцири. А вот это было его имя, звучавшее в их устах. Выходит, он все же сказал правду. Судя по всему, его воины действительно захватили Афины. Он снова повернулся к обитателям Толоса: — И говорю вам, что сейчас у вас последняя возможность сдаться и сохранить свои жизни. Когда сюда придут мои главные силы, будет уже поздно. Что скажете, благородные афиняне? — Он произнес это вежливое обращение со злой иронией.

Они сказали именно так, как он и предвидел:

— Мы сдаемся. — Это был унылый, ворчливый хор голосов, но все же хор.

— Уведите их прочь, — сказал Алкивиад своим воинам. — Вместо них мы приведем в Толос кого‑нибудь почестнее. — Смеясь и улыбаясь, гоплиты увели членов Буле в ночь. Алкивиад остался. Он опустил на пол свой щит и радостно воздел к небу руки.

«Наконец‑то!» — подумал он. — «Клянусь всеми богами — если они существуют — наконец‑то! Афины мои!»

* * *

На первый взгляд могло показаться, что в полисе ничего не изменилось. Все так же вбивал гвозди в подошвы башмачник Симон. По–прежнему близ его лавки, в тени оливкового дерева, собиралась небольшая компания юношей и молодых людей. И, как ни в чем не бывало, с ними спорил о чем попало Сократ.

О том, что произошло за время его отсутствия, Сократ не упоминал не единым словом. В конце концов мальчик по имени Аристокл, которому нельзя было дать больше двенадцати, задал ему вопрос:

— Как ты думаешь, Сократ, был ли прав твой гений, призывая тебя отправиться на запад?

Несмотря на свои младые лета, Аристокл отличался недюжинным и ясным рассудком, что Сократу очень нравилось. Вот и этот вопрос он сформулировал четко и прямо, как взрослый мужчина. О том, чтобы так же прямо ответить, Сократ мог только мечтать. После некотого промедления — что было для него совсем не типично — он ответил:

— Мы одержали победу в Сицилии, и это может быть для полиса только хорошим. И мы одержали победу в Спарте, где никогда не побеждал ни один чужеземец. Спартанские цари обсуждают с Алкивиадом условия мира прямо сейчас. Это тоже не может не быть хорошим для полиса.

Он искал истину подобно влюбленному, добивающемуся своей возлюбленной. Он искал ее всегда. Он знал, что будет искать ее и впредь. Однако сейчас он понимал, что данный им ответ не соответствовал истине в полной мере. Понимал это и Аристокл: