Марат Ахметов - Сталин. Разгадка Сфинкса

Сталин пошел на договоренности с Гитлером, лишь скрепя сердце. Разумеется, советский лидер благодаря своей исключительной памяти, помнил о предельно невыгодном для молодой страны Советов договоре, заключенном в 1918 Лениным в Брест-Литовске также с немцами. В данном случае его преемник явно следовал ленинскому примеру.

Практически же у Сталина отсутствовали возможности для принятия другого решения. Перед ним реально маячила угроза войны на два фронта. На Дальнем Востоке, в неофициальной войне с японцами, генеральное сражение у реки Халхин-Гол только должно было начаться. И результат его для Красной Армии, естественно, был далек от ясности.

Переговоры, ведшиеся в Москве с 12 по 21 августа с Англией и Францией, оказались совершенно безрезультатными. Ни англичане, ни французы никак не могли, собственно, очевидно, они не слишком и старались, уговорить поляков допустить советские войска им же на помощь. Следовательно, договорившись с Гитлером, Сталин одновременно нейтрализовал Японию — союзницу Германии и отчасти снимал угрозу войны на Дальнем Востоке.

Если же Сталин отклонял руку, протянутую Гитлером, то его страна подвергалась риску уже в том же году быть вовлеченной в войну с Германией. Франция и Англия явно никакой действенной помощи не оказали бы СССР. На востоке японцы как союзники немцев обязаны были объявить войну русским.

Известие же о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией вкупе с поражением Квантунской армии привело в шоковое состояние правящую элиту Японии. Уже спустя несколько дней японское правительство во главе с К. Хиранума было вынуждено подать в отставку. А его правопреемники очень скоро публично объявили о своем невмешательстве в дела европейские.

Существует мнение, что Гитлер якобы обманул Сталина, подкупив территориально. Тезис, более чем сомнительный. Советский руководитель, решительно отбросив идеологические догматы, в первую очередь делал ставку на национальные, то есть государственные интересы России. Помимо всех прочих соображений Сталину предоставлялся шанс рассчитаться с поляками за национальное унижение почти двадцатилетней давности. Вероятнее всего, в глубине души он понимал, что рано или поздно с Гитлером придется столкнуться. Второй вариант в данном случае устраивал больше кремлевского горца.

Он глубоко сомневался в спонтанно возникшем миролюбии нацистского фюрера. Отнюдь не случайно, Сталин при прощании с Риббентропом заявил о своем предельно серьезном отношении к договоренностям. И что он, Сталин, может под честное слово заверить, что Советский Союз не обманет партнера. Гость не ответил хозяину сопоставимым заверением, что не могло не остаться незамеченным.

Гнетущее состояние раздвоенности, в котором находилось кремлевское руководство со всей ясностью проявилось во время проводов западных военных миссий. При прощании провожавший своих коллег Ворошилов на мгновение поддался чувствам и пожаловался, что поляки создали ситуацию, при которой русским следовало стоя на коленях просить у них соизволения просить предложить им же помощь против общего врага.

Всесторонне исследуя этапы заключения пакта, главными участниками которого были Германия и СССР, не следует забывать о позициях других стран, весьма и весьма важных для сути понимания всего процесса в целом.

В архиве Герберта фон Дирксена, германского посла в Англии с 31 марта 1938 года по 3 сентября 1939 года, сохранилась служебная записка о времени его нахождения в Лондоне. Согласно извлечений из нее, вступление войск вермахта в Прагу «подействовало на английскую общественность, как гром с ясного неба». «Поспешнейшим образом был заключен тесный союз с Польшей» затем, и приняты определенные обязательства, давшие повод воодушевившимся полякам объявить о том, что они не позволят поступить с их страной как с Чехословакией. Подобное поведение охладило летом пыл британских правителей, постепенно якобы убеждавшихся «в непрочности польского государства, в сумасбродстве его великодержавных вожделений и его неутолимой жажде в деньгах».

А «Советский Союз вызывал неудовольствие все более обременительными условиями, предъявлявшимся им в переговорах» Англии, отметил Дирксен, что следует расценить как комплимент Сталину, твердо отстаивавшему интересы своей страны. А также требовавшему заключения конкретных соглашений с целью их дальнейшей практической реализации, а не простым воспроизводством ни к чему не обязывающих документов.

Вряд ли Сталин был переполнен чувством тщеславия от осознания факта того, что центром мировой политики стала Москва. Возможность ощутимого территориального выигрыша на западе, помимо нейтрализации угрозы на востоке не ввергла его, тем не менее, в состояние эйфории.

Сознавал ли Сталин, что, санкционировав подписание пакта, тем самым он содействовал совершению некоего подобия позорного Мюнхенского соглашения? Очевидно, да, так как советское руководство являло собой полную противоположность главарям рейха, изъявлявшим бурную радость. Ибо помимо очевидных плюсов были и некоторые минусы. В Кремле понимали, что следует ожидать достаточно негативной реакции мирового общественного мнения. Кроме того, еще надо было вразумительно объяснять советским гражданам, отчего произошел столь крутой поворот во взаимоотношениях недавних заклятых врагов.

Именно поэтому, пытаясь хотя бы отчасти восстановить реноме миролюбца, Сталин, несмотря на усиленные уговоры с германской стороны, не торопился занимать земли погибающей Польши. Предлоги отсрочек высказывались разные. В том числе и сложности, якобы с переброской войск с Дальнего Востока, победоносно завершивших битву в районе реки Халхин-Гол. Гитлеру же нужно было раздавить Польшу еще до того момента, когда Франция и Англия смогут, если пожелают, развернуть активные действия на Западном фронте.

Ранним утром 1 сентября около 40 немецких дивизий, в том числе все имевшиеся механизированные и моторизованные соединения ринулись вперед. Польская авиация практически была уничтожена уже за первые несколько дней боев. Немцы завоевали господство в воздухе. За первую же неделю военных действий польская оборона была прорвана на значительную глубину и большей частью дезорганизована. Войсковые соединения поляков понесли большие потери и имели мало возможностей для оказания эффективного противодействия.

7 сентября главнокомандующий польской армией маршал Эдвард Рыдз-Смиглы со своим штабом расположился в крепости Брест. В Варшаве с группой офицеров оставался начальник главного штаба генерал Вацлав Стахевич, не имевший устойчивой связи с войсками и полномочий для принятия ответственных решений. Польское правительство, потерявшее контроль над событиями, еще 6 сентября покинуло столицу и перебралось в Люблин, а через два дня отправилось на юг страны, в Кременец.