Марат Ахметов - Сталин. Разгадка Сфинкса

Меж тем, часы пробили полдень, а Сталин, вопреки обыкновению, не подавал признаков жизни. И Старостин с Лозгачевым невольно переключают внимание на свой объект, которой к тому времени, очевидно, уже лежит без движения в полубессознательном состоянии в своей незамысловатой постели. Вследствие внезапно постигшего его во время сна острого нарушения мозгового кровообращения (инсульта), случая не столь уж редкого в медицинской практике.

Офицеры первоначально, несомненно, посмеиваются: вот, мол, старый одр перебрал накануне сильно вина и не может встать теперь. Но чем больше проходило времени, тем сильнее овладевало ими беспокойство. Но не за жизнь старого человека, а за свои звездочки на погонах. Ситуация складывалась непонятным образом и служивые не знали как поступить. Звонить вышестоящему начальству в подобном случае воскресным днем означало нарваться на неприятности. Тем более, что их тревога могла быть преждевременной.

Таким образом, старшие по субординации дежурные офицеры Старостин и Лозгачев, смертельно боясь, в первую очередь, своего начальства, в неординарной ситуации не сумели сделать элементарного — организовать экстренную помощь больному человеку, находившемуся в тяжелом, но не безнадежном, положении. В момент, когда была дорога каждая минута, они надеялись неизвестно на что и ожидали указаний свыше. Впрочем, не следует исключать полностью тот вариант, что Старостину и Лозгачеву некто свыше настоятельно посоветовал не суетиться. Хотя к вечеру 1 марта серьезно волновался уже весь обслуживающий персонал и вся довольно многочисленная охрана дачи.

А два старших офицера, меж тем, препирались, кому идти прояснять ситуацию. Чего они страшились? Они боялись, что вдруг старик уже успел «дать дуба» и с них будет учинен спрос за его летальный исход. До бросания жребия дело все же не дошло, так как привезли пакет из ЦК, а передавать почту обязан был Лозгачев.

Примерно в 22 часа 30 минут 1 марта офицер вошел в апартаменты Сталина и увидел его лежащим на полу в довольно плачевном состоянии. Предположительно, Генералиссимус пролежал в подобном состоянии несколько часов. Вероятно, неимоверным усилием он все же встал с постели, но не удержался на ногах и упал, не успев подать сигнал о помощи.

Следовательно, больному приблизительно полусуток не оказывалось никакой помощи, но (факт вопиющий), примерно столько же времени ему практически не была оказана и помощь медицинская.

Кликнув подмогу, Лозгачев сотоварищи перенесли Сталина в другую комнату, положили на диван и укрыли пледом. Генералиссимус был частично парализован, но пытался нечленораздельно говорить, глаза его были открыты.

Взволнованный персонал дачи требовал экстренного вызова врачей, но старшие по субординации чины охраны, решили иначе. То есть начали звонить по инстанциям. Их непосредственный начальник министр госбезопасности С.Д. Игнатьев немедленно «отфутболил» их земляку Сталина Берии…

Было уже далеко за полночь, когда объявились «соратники» Сталина — Берия и Маленков. Небрежно взглянув на, казалось бы, крепко заснувшего Вождя, они приказали Лозгачеву не беспокоить его, а заодно и их. Засим спокойно разъехались по домам. Хрущев и Булга-нин вообще не удосужились удостоить Сталина даже взглядом. Приехав на дачу намного раньше Берии и Маленкова, они проявили редкостную «деликатность». Ограничились беседой с охранниками в дежурном помещении возле ворот и уехали, не дав никаких указаний. Хрущеву и Булганину, видите ли, стало неловко за Сталина, у которого произошло непроизвольное мочеиспускание.

Их поведение, особенно Берии с Маленковым, не на шутку разъярили обслугу и нижних чинов охраны дачи, требовавших немедленного вызова врачей… Но только около девяти часов утра уже 2 марта, в понедельник, у постели больного появились первые врачи, и началась неизбежная в таких случаях суматоха. Самым срочным образом у высочайшего пациента собирается консилиум из светил советской медицинской науки.

К тому времени Сталин лежал уже совершенно недвижно, лицо его было перекошено, правые конечности лежали как плети. Вождь тяжело и прерывисто дышал, давление было весьма высоким, анализ крови показывал большое содержание лейкоцитов. Отмечалась высокая температура больного. Диагноз представлялся ясным: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза.

Как будто было назначено соответствующее лечение и врачи наладили дежурство у постели больного. Постоянно находился рядом и кто-нибудь из членов Президиума ЦК.

Слух о недуге Сталина мгновенно распространился по всей стране, резонанс был огромен. Вносились самые радикальные предложения для оказания помощи, так как состояние больного оставалось весьма тяжелым.

Пятого марта стало окончательно ясно, что скорый летальный исход неизбежен. Медики механически впрыскивали лекарства, писали дневник, составляли бюллетени. Иными словами, готовились писать официальное заключение о смерти. Тем временем собрались члены Президиума и ЦК, некоторые подходили к умирающему. Деятели рангом пониже смотрели через дверь, не решаясь подойти ближе к полумертвому хозяину. Больной еще дышал, но смерть его ожидалась с часу на час.

Не дожидаясь столь судьбоносного события, на 20 часов 00 минут 5 марта было назначено совместное заседание ЦК, Совета Министров и Верховного Совета страны. Это свидетельствовало о завершении закулисных переговоров высшими руководителями страны.

Писатель Симонов пришел задолго до назначенного времени, минут за сорок, но в зале собралось уже больше половины участников, а спустя какие-то 10 минут пришли все. Всего несколько человек появились меньше чем за полчаса до начала.

« И вот несколько сот людей, среди которых почти все были знакомы друг с другом, — написал Симонов, — знали друг друга по работе, знали в лицо, по многим встречам, несколько сот людей сорок минут, а пришедшие раньше меня еще дольше, сидели совершенно молча, ожидая начала. Сидели рядом, касаясь друг друга плечами, видели друг друга, но никто никому не говорил ни слова. Никто ни у кого ничего не спрашивал. И мне казалось, что никто из присутствующих даже и не испытывает потребности заговорить. До самого начала в зале была такая тишина, что, не пробыв сорок минут сам в этой тишине, я бы никогда не поверил, что могут так молчать триста тесно сидящих рядом друг с другом людей. Никогда по гроб жизни не забуду этого молчания» ( выделено мной — М.А. ).

Данными строками Симонов запечатлел свои ощущения того памятного вечера, которые врезались ему на всю оставшуюся жизнь. Наконец признаки жизни появились в этой ужасающе гнетущей тишине. Из задних дверей Свердловского зала вошли и сели за стол легитимные члены Бюро Президиума плюс Молотов с Микояном. Таким образом, воля еще живого Сталина подверглась корректировке.