Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Слушай, Миша, а как же их ещё именовать, не шрапнелью же?

— Почему бы нет?

— Да потому что английский майор Генри Шрапнэл был взят в плен близ Ораниенбаума. И сейчас по решению суда отбывает пожизненный срок на постройке телеграфной линии. И он совсем не имеет отношения к снаряду своего имени — Кулибин и Засядько всё сделали сами.

— Так уж и сами?

— Я только подсказал общий принцип.

— Подсказал, или предоставил готовый чертёж?

— Миша, не будь занудой, тебе это не идёт.

— Хорошо, не буду, — согласился фельдмаршал. — Но почему «кулебяки»? Могли в честь другого изобретателя назвать — «засадой», например.

— Он молод ещё! Вот сделает полноценную «Катюшу», тогда и подумаем. Пусть работает, нет предела совершенству!

Его Императорское Величество и Михаил Илларионович ещё не знали, что даже в таком виде установка получила собственное имя. На неискушённый взгляд лейтенанта Давыдова она являлась идеалом красоты и технической гармонии… так мила и прекрасна…. словом, часто вспоминаемая соседка по имению Катенька Апухтина немного проигрывала в сравнении. Денис Васильевич, ухаживая за машиной, сам не заметил, как проговорился, и теперь с его лёгкой руки ракетный станок ласково прозвали «Катюшей». Нижние чины с оглядкой и опаской, а Александр Фёдорович посмеивался откровенно, но с такой добротой, на которую обижаться не получалось.

— Прицел на два деления выше, сержант!

— Слушаюсь, ваше благородие! — Антипенков сух и сосредоточен. — Готово!

— Огонь! — как ни хотелось Денису Давыдову самому крутануть рукоятку машинки, зажигающей фитили ракет, но долг командира требовал осуществлять общее руководство.

— Сзади! — один из номеров расчёта выкрикнул привычное предупреждение. И в землю за установкой упёрлись огненные хвосты. — Пошли родимые!

Ракеты с воем вспороли воздух и, прочертив дугу, упали на огороженную забором усадьбу.

— Есть накрытие, господин лейтенант!

— Называй его благородие их благородием, сволочь! — сделал замечание сержант, и сам же, нарушив субординацию, заорал на Давыдова. — Заряжай кулебяками!

Подготовка к следующему залпу заняла менее минуты — это не ствольная артиллерия, где обязательно требуется пробанить орудие. Над разбойничьей крепостью вспухли дымные облачка разрывов, и разлетающиеся пули находили цели среди суетящихся после обстрела зажигательными ракетами людей.

— Твою жеж мать! — не удержался от восхищённого возгласа Денис. — Оно, конечно, нехорошо — радоваться гибели божьих тварей, но когда есть выбор между смертью врагов Отечества и своей собственной, любой приличный человек сделает правильный выбор. — Заряжай!

— Может быть, не будем торопиться. Денис Васильевич? — стоявший неподалёку министр Беляков многозначительно посмотрел на лейтенанта. — Давайте оставим уцелевшим хоть единый шанс.

— Шанс на что? — переспросил Давыдов.

— На новую жизнь, — Александр Фёдорович кашлянул, неизвестно почему смутился, и продолжил. — Мне, в своё время, такой шанс подвернулся.

— А многим ли дадим? — командир канонерки посмотрел на пылающую усадьбу и прислушался к треску ружей.

— Самым удачливым. Если повезёт, то они начнут жить иначе, а в противном случае… — Беляков вздохнул. — В противном случае все равно закончат верёвкой.

— Добрый вы, Александр Фёдорович.

— Добрый, — согласился министр. — Но ведь наша цель не в преследовании зла вообще, а лишь наказать за один частный эпизод. Кровь товарищей взывает к отмщению, а виновник…

— Идём в Персию?

— Есть другие варианты?

Лейтенант задумался. Предложение Белякова несколько расходилось с его недавней пламенной речью, но удивительно точно ложилось на представление о дворянской чести. Пусть ложное и неправильно понимаемое, но именно оно взывало к праведной мести и требовало око за око и зуб за зуб. Ох, не так прост Александр Фёдорович, каким хочет казаться.

— Да, в Персию! Ещё один залп, и в Персию!

— Да вы поймите, господа! — губернский секретарь Мокей Парфёнович Овцов не терял надежду объяснить что-либо грозным гвардейцам. — Ну как бы я смог задержать самого господина министра?

— Но хотя бы выяснить их предполагаемый путь следования?

Полковник Тучков возвышался над скромным чиновником подобно несокрушимому утёсу, а капитан Толстой более всего напоминал выплывающие из-за того утёса челны Стеньки Разина — все, и одновременно. Такие же опасные, непредсказуемые, и от которых хочется держаться как можно подальше.

— О каком пути может быть речь, господин полковник? — секретарь едва сдерживал слёзы. — Канонерская лодка «Гусар» появилась в Астрахани вчера вечером, и начальствующий над ней лейтенант Давыдов забрал из гарнизона всех офицеров, временно разжаловав их в рядовые.

— И они не возражали? — усомнился Тучков?

— Наоборот, сами на том настаивали.

— Странно…

— Ничего странного, Александр Андреевич, — заметил Фёдор Толстой. — Это же Астрахань.

— И что?

— А то! — усмехнулся капитан. — Здесь до сих пор помнят предания о том, как Степан Тимофеевич ходил в Персию, и, самое главное, какие трофеи оттуда привёз.

— Княжну, которую потом утопил в Волге? Не велик трофей.

— Исправил ошибку.

— В каком смысле?

— Вернулся на родину и увидел, что русские женщины всё равно прекраснее всех на свете. Но я не об этом… Участники разинского похода несколько лет исключительно шёлковые портянки носили.

— Неудобно же…

— Зато форсу!

— Ладно, с этим разобрались, — Тучков повернулся к временно позабытому секретарю. — А кто сейчас в городе старший из воинских чинов?

— Старший сержант Евстигнеев будет. Но он по министерству государственной безопасности проходит.

— Сойдёт. — Александр Андреевич опустился в ближайшее кресло и с удовольствием вытянул усталые ноги. — Пригласите.

— Не могу, — на лице чиновника читалось искреннее отчаяние. — Дмитрий Эрастович с утра изволили прочитать доставленный особым курьером штафет, и отправились опечатывать питейные заведения.

— Вот прямо с утра, и по кабакам? — удивился Толстой. — Весело вы тут живёте.

— Погоди, — остановил заместителя командир батальона. — Что за эстафета, Мокей Парфёнович?

— Не могу знать, господин полковник, чины не дозволяют. Но пакет сей получен в моём присутствии, имел гербовую печать и перечёркнут от угла до угла синею полосой в палец шириной.

— Синяя тревога объявлена, — Тучков почесал подбородок и, уже ни к кому не обращаясь, добавил неопределённый артикль. — Бля!

— Что-то серьёзное? — обеспокоился Толстой.

— Более чем, — Александр Андреевич болезненно поморщился и опять насел на бедолагу Овцова. — Губернатор где?