Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Дуэль! — кричал Иван Андреевич, не решаясь, впрочем, покинуть возка. — С пяти шагов стреляемся! Нынче же пришлю секундантов!

В толпе зашушукались и принялись с некоторой опаской оглядываться по сторонам, дабы успеть вовремя ретироваться при появлении военных с голубыми петлицами на вороте мундиров. Москва, конечно, город патриархальный, и многие петербуржские строгости обходят первопрестольную стороной, но о кое-каких вещах лучше не заявлять вслух. О дуэлях, например.

Оные находились под строжайшим запретом, и само намеренье дуэлировать попадало под действие закона «О покушении на жизнь и свободу подданных Российской Империи», которым участники будущего поединка приравнивались к иностранным интервентам. Рискует Иван Андреевич, ох как рискует! Настолько смел, или настолько глуп?

— Перчатку можешь себе оставить! — продолжал насмешничать Трубецкой. — От неё шлюхами пахнет!

Тут уже Муравьёв не стерпел и полез из возка. Сегодня спустишь такое, а завтра поползут слухи про позорное поражение в словесной баталии. И хуже того, появятся глумливые стишки, коими балуется половина московского общества, ославят трусом, и целый год из дому носа лучше не высовывать. И куда там кулакам Трубецкого до злых языков!

Князь, при первом движении противника выпрыгнувший на дорогу, принял удар щегольской, но тяжёлой трости на рукоять забранного у кучера кнута. Отбил, сбросив вправо, и сильно пнул провалившегося вслед за собственным оружием Ивана Андреевича в колено. В валенке это получилось чуточку неудачно, но оказалось достаточным для потери противником равновесия.

Может быть и не случилось бы ничего, но того подвели сапоги. Обыкновенные такие сапоги с красными каблуками в пядь высотой, с пышными кистями на шнуровке… Муравьёв взмахнул руками, пытаясь устоять, неосторожно вступил в два свежих конских яблока разом, гладкие подошвы проскользнули, и он упал, уткнувшись носом в валенки Трубецкого.

— На говнах станцевал да награду выпрашиваешь? — князь решил нанести добивающий удар и поворотился к толпе. — Люди добрые, не оставьте фигляра без достойного вознаграждения, помогите копеечкой!

— Сегодня же стреляемся! — закричал Иван Андреевич одновременно с попыткой подняться. Его ярость увеличивалась с каждой упавшей перед ним копейкой. — С пяти шагов!

Крикнул, и поразился собственной грозности — дождь из монеток мгновенно прекратился, послышался торопливый топот разбегающихся зевак, а Трубецкой отпрянул назад. Испугался, щучий выкормыш?

Сержант Министерства Государственной Безопасности возвышался над Муравьёвым и Трубецким словно утёс. Сам росту немаленького, да ещё провинившиеся скандалисты втянули головы в плечи…

— А теперь, господа, постарайтесь объяснить мне суть происходящего! — Что ответить? Патруль появился ровно в тот момент, когда Иван Андреевич громогласно объявил на весь Тверской бульвар о намеренье сегодня же убить князя на дуэли. Наверняка сержант всё слышал, и вопрос свой задал исключительно для составляющего протокол солдата. — Ну что же вы молчите, сказать нечего?

Ага, скажи тебе. Может, и есть что сказать, но молчание много безопаснее, и рёбра целее будут. Сопротивление властям, и всё такое… Дерут их, конечно, за превышение полномочий и прочие злоупотребления, но утешит ли чужая поротая задница собственные отбитые бока? Были бы обычные полицейские — совсем другое дело, тут и откупиться можно, а от этих… Как говорится — не всё коту яйца вылизывать, когда-то и пинка по ним получит.

— Я жду.

Ждёт он… В былые времена такие сержанты сусликами скакали перед грозным генерал-поручиком Трубецким! Или суслики не скачут? Они, может, и нет, а вот самому поскакать придётся. Вроде бы малый чин у господина из госбезопасности, но…

— Мы тут немного заспорили с Иваном Андреевичем, — попытался объясниться князь. — Но дальше разговоров, разумеется, пойти не собирались. Ну, вы понимаете?

— Кое-что, — усмехнулся начальник патруля. — Но мне достаточно, а остальные откровения приберегите для суда — в его обязанности входит выслушивание вранья. Вы арестованы, господа, прошу сдать оружие.

— Разрешите кое-что секретное сказать, господин сержант? — Трубецкой посмотрел с отчаяньем. — С глазу на глаз.

— Извольте, — обернулся к солдатам и указал на Муравьёва. — Этого пока в возок, не пешком же доставлять.

Князь убедился, что постороннее ухо уже не услышит, и зашептал:

— Сержант, как военный человек военному человеку…

— Не берём-с!

— Я не про это. Понимаете… такое дело…

— Ну?

— Пистолеты из лавки господина Шнеерзона.

— И что? — начальник патруля, получавший казённое оружие, сути признания не уловил. — Не настоящие, что ли?

— Только рукояти, намертво приклёпанные к кобурам.

— Значит?

— Ну да, не могу же я признаться в этом перед Муравьёвым!

— Однако…

— И ещё одно, господин сержант, ввечеру мне нужно быть у Христофора Ивановича Бенкендорфа.

— Зачем так долго ждать? В связи с ожидающимся приездом Государя, генерал-губернатор лично допрашивает всех арестованных по политическим делам. Прямо сейчас и увидите. А пистолеты от Шнеерзона… пистолеты можно оставить.

Арестованных поместили в один возок, причём Иван Андреевич на правах хозяина попытался занять как можно больше места, а когда попытку пресекли, то насупился, и всю дорогу бормотал легко читаемые по губам проклятья. Князь, в свою очередь, морщил нос и прикрывался варежкой, намекая, что у Муравьёва испачканы не только сапоги, но и сам он благоухает отнюдь не розами.

Христофор Иванович Бенкендорф пребывал в тяжком раздумье, выраженном в непрерывной ходьбе по кабинету, отчего у сидевшего в кресле гостя даже слегка зарябило в глазах. Вот же задал задачку князь Сергей Николаевич! И это в тот самый момент, когда собирался поручить ему ответственейшее дело. Судьбы государства вручить, если в корень проблемы всмотреться. Что теперь делать?

— А у вас какое мнение по этому вопросу, Михаил Илларионович?

Фельдмаршал Голенищев-Кутузов прятался в доме генерал-губернатора от многочисленных забот по подготовке визита двух императоров. У всякого человека такое бывает, когда хочется бросить всё к чертям собачьим, и побыть в тишине. Недолго, час-полтора, а потом вновь окунуться в кипящую гущу нерешаемых в принципе вопросов. Но если улучил момент отдохнуть, то почему бы не сделать это с удобствами? Бокал с любимым цимлянским в руке, глубокое удобное кресло, под вытянутыми к камину ногами — скамеечка с вышитой шелками подушкой.

— Так дайте зачинщику червонец в зубы, а князя, как сторону потерпевшую, попросту отпустите.

— Нельзя, — Христофор Иванович простучал пальцами по оконному стеклу один из маршей императорского сочинения. — Если бы Трубецкой был не нужен, тогда можно и отпустить. Но ведь слухи в обществе нехорошие пойдут, нам это ни к чему. Представьте ситуацию, когда вас вызвали на дуэль, а вы, пользуясь положением, закатываете противника в тюрьму. Пусть не в тюрьму, пусть в строительный отряд, но велика ли разница?