Александр Афанасьев - Силовой вариант ч. 1(СИ)

— Выйдите — сказал Корти, глядя не сержанта.

Сержант немного замялся — но потом повиновался. Он уже привык к повадкам работников ЦРУ и знал, что от них — можно ждать большого, очень большого дерьма…

Военный полицейский вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

— Как ваше имя здесь? — спросил Корти.

— Макс. Макс Несбич.

— Югослав?

— Да, хорват…

Слово «хорват» — Буза произнес с неожиданной ненавистью.

— Вам не нравятся хорваты?

— Нет.

— Почему же?

— Они воевали против нас. Один из них — возможно, убил моего деда под Сталинградом.

Играет? Или нет? Русские очень странно реагируют — в некоторых случаях они проявляют поразительное великодушие, в некоторых — проявляют агрессивность и жестокость буквально из-за пустяка.

Корти решил пока не продолжать эту тему.

— Почему вы выбрали свободу?

— Я отвечал на этот вопрос десятки раз! — ни с того ни с сего вдруг разозлился русский.

— Мне вы не отвечали.

— Потому что так решил, понятно!

— Допустим. Вы добровольно пошли в армию?

— У нас в армию призывают.

— Ах, да… А в Афганистан вы сами вызвались служить, или вас отправили насильно?

— Я получил приказ перебазироваться туда. И не один я, а вся моя часть. Я обязан был выполнить приказ.

— Но вы были согласны с этим приказом? Если бы вам дали право выбора, вы бы отправились служить в Афганистан или предпочли бы служить там, где нет войны?

Русский не ответил.

— А как насчет борцов за свободу? Как вы считаете, кто был прав в той войне?

Русский снова не ответил. Вероятно, дама с психологическим образованием и степенью доктора медицины его кое-чему научила. Контакт установить не удавалось.

Корти вздохнул.

— Хорошо. Расскажите мне про свое детство.

Русский недоуменно уставился на него.

— Это еще зачем?

— Потому что я так прошу. Разве у вас в армии принято переспрашивать а зачем это нужно каждый раз, как только вас просят что-то сделать?

— В армии приказывают. У нас.

— У нас тоже. Но я вас прошу.

Буза немного помедлил.

— Я ходил в сад. Затем в школу. Потом пошел в армию. Рассказывать особо нечего.

— Вам нравилось в… детском саду?

Буза пожал плечами.

— А что там может не нравиться…

— Да, верно. А в школе?

— Школа как школа. Обычная школа…

Корти усмехнулся.

— Вы не говорите правды.

— Почему?

— Потому что лжете сами себе. Сейчас поймете. Ваши родители были богаты?

Буза снова пожал плечами.

— Да как сказать. Квартира была, машина, дача. Все как у людей.

— Довольно прилично по советским меркам, верно?

— Да, хорошо — Буза настороженно смотрел на американца, не понимая, что тот от него хочет.

— Позвольте, я расскажу о себе, Макс. Я родился в Лондоне, в богатой семье. Мой отец был владельцем кораблей. Крупным, у него в собственности было много кораблей. Я учился в хорошей школе, потом в университете в Йеле. Знаю пять языков. Знаешь, у нас с тобой есть кое-что общее, Макс…

Русский настороженно уставился на американца. Он все еще не раскрылся.

— Что у нас может быть общего?

— Многое. Ты русский, я итальянец — но это неважно. Важно то, что мы оба — в каком-то смысле бунтари. Знаешь, я бы мог, наверное, пойти по гражданской колее и быть в каком-нибудь небольшом деле большой шишкой. У моего деда со стороны матери была сеть пекарен. Или мог бы пойти по штабной вертикали — благо отец бригадный генерал. Вест-пойнт и все такое. Но что бы потом говорили про меня? Да, этому парню повезло, он родился с золотой ложкой во рту. Но я решил — к черту все это. Я — не бесплатное приложение к своему отцу и к его богатству. Когда я добьюсь чего-то в жизни — в этом не будет ни единой капли заслуг моего отца. Только мои! Только мои, Макс! Понимаешь? Только мои.

Русский смотрел с недоверием, но теперь в его взгляде было и любопытство.

— Я кое-что расскажу про твою страну, Макс. Кое-что, о чем ты даже и не задумывался, хотя подсознательно всегда понимал это. Ваша страна и ваши люди, не так плохи, как обычно про них говорят. Вы честны, или, по крайней мере, пытаетесь быть такими. Вам не откажешь в уме. Вы трудолюбивы и упорны в труде — а упорство в труде есть ключ к процветанию, верный путь наверх. Но есть одно маленькое «но», которое обесценивает очень многое. Я говорю про бунтарей, Макс. Про таких, как ты и я. Америка — это страна для бунтарей. Бунтарь здесь, если он считает нужным — говорит обществу «да пошли вы все» и идет своей дорогой. Если он не ошибается — то закончит свои дни в глубокой старости богатым и уважаемым человеком, его будут считать провидцем и осыплют деньгами и почестями. А для вас — самое главное это мнение большинства. И если бунтарь говорит — да пошли вы все! — то на него накидываются всей стаей. И затаптывают. Затаптывают знаешь почему, Макс? Потому что для них, для стаи — важно всегда единство. Единство и согласие, оно важнее правоты. И большинство. Стая всегда права, Макс! Их больше — поэтому они правы, хотя бы потому, что их всегда больше. И стая боится — что правым окажется одиночка. Как часто и случается. Ну, что скажешь, парень…

Русский смотрел на американского разведчика, во все глаза смотрящего на него. И американец — с удивлением увидел, как в глазах русского стремительно скапливаются слезы…

— Ну, ну… — американец достал платок, протянул ему русского — какого черта, будь мужиком. Ты сделал правильный выбор, парень. Совершил поступок, которым можно гордиться. Сказал — да пошли вы все! — и перешел на другую сторону. Ты правильно поступил, парень, намного правильнее, чем те, кто до сих пор тянут лямку.

Русский смотрел в стол, закрыл лицо руками с платком. Корти ждал.

— Какого черта вам от меня нужно?

— Сейчас скажу. Что ты думаешь о моджахедах?

Русский не ответил.

— Тогда я скажу тебе, что я о них думаю. Моджахеды — это траханные ублюдки, скопище злобных крыс, которых бросили в одну банку. Им все равно, кого жрать — вас, самих себя… — Корти сделал паузу — даже нас, парень. Мы не дураки и давно уже поняли, что мы для них — следующие. Если кто-то из нас не понял, и до сих пор живет в розовых очках — это его проблема, но вот я — понял. Они ненавидят нас не меньше, чем вас, потому что мы живем в домах, а не в пещерах, смотрим телевизор и трахаем своих жен, а не ослов, мулов и маленьких мальчиков. Они — все равно, что скоты. Вот что я думаю об этих ублюдках, Макс.

Русский выпучил глаза.

— Зачем же…

— Зачем мы им помогаем? По определенным причинам. Враг моего врага — мой друг, хотя бы временно. На твоем месте я бы не относился к тому, что происходить в Афганистане достаточно серьезно. Это не более, чем шахматная доска.

— Шахматная доска?

— Да, точно, шахматная доска. Мы играем черными — моджахедами, а вы — белыми, то есть афганскими коммунистами. Или наоборот… цвет фигур тут значения не имеет. Важно лишь то, что мы гроссмейстеры, а они — деревянные фигурки на доске. И если у вашего правительства хватает ума делать фигурками вас… тут я ничем не могу помочь.