Алексей Волков - По обе стороны фронтира

– Ты и скажешь, – покачал головой Завалишин.

– Панове! Господа! Я не утверждаю, будто в соседней стране все идеально, – Пуляковский даже вскинул руки, словно сдаваясь в плен. – Но это лишь начало. Не все же сразу! Зато – республика, выборное правление, государство едва вмешивается в жизнь граждан…

Говорил, а сам думал: наверняка хоть кто-нибудь из моряков принадлежит к вольным каменщикам. Не к одной ложе, так к другой. Быть того не может, чтобы кто-нибудь из шестерых не вступил хоть в одно общество. Пусть образ жизни моряков не позволяет регулярно посещать собрания, но все-таки хоть изредка…

В России борются с масонами, да только смысл в борьбе, когда к ним принадлежат многие высокопоставленные чиновники!

Только как понять, кто именно? Некоторые вещи в открытую не говорят даже знакомым. В том числе – по смыслу принятых в ложах правил.

Не зря общества так и называются – тайными.

Асиенда в верхнем течении Рио-Гранде

Асиенда считалась молодой. Не прошло и трех лет, как на пустующих землях возник не такой и большой дом, к нему добавились хозяйственные пристройки, помещения для работников – и вот уже спокойствие окрестных полей было нарушено. Вместо дикорастущих трав – культурные растения, на лугах – домашние животные.

Казна была скупа и предоставляла переселенцам немногое, остальное требовалось зарабатывать самим. Но если кое-какие денежки имелись изначально, дело шло намного легче.

В данном случае некоторые капиталы у хозяев были. Невеликие в сравнении с некоторыми богачами, но в сочетании с подъемными и со взятым в новом Переселенческом банке кредитом вполне достаточные для первоначальных действий. Вкупе к ним имелась убежденность – все люди братья. Достаточно объяснить работникам: они тоже прямо заинтересованы в результатах труда, богаче хозяин, богаче и они, и свободные труженики горы свернут, в лепешку расшибутся, в несколько лет сделают участок процветающим.

Участок во многом выбран был специально. Так, чтобы поблизости не имелось соседей, следовательно, было бы куда расширяться без проблем. Да и отсутствие посторонних глаз помогало избегнуть пересудов, свободно строить свободное сообщество свободных тружеников по новым законам.

Начитался Климент Семенович когда-то литературы. Даже в отставку вышел малым чином для пущих удобств к чтению. Только на собственных родовых землях начинать было немного боязно – а что скажет власть? Пусть вроде поощряет разные формы хозяйствования, даже как бы негласно выступает за освобождение крепостных, и все-таки… Не Европа, Азия-с.

Гроза Двенадцатого года не дошла до имения Лавренкова. Ждал он втайне Наполеона, да слабоват оказался французский император до Волги дойти. Покатился назад, по пути теряя былое величие, а затем и вовсе сгинул на Святой Елене.

Собственные дела шли все хуже, тяжба с родственниками, залог имения, никаких перспектив к дальнейшему росту, а тут – возможность начать жизнь сначала в неведомых далеких краях да еще на новых принципах.

Но – удивительно – три года труда не принесли достатка. И земля была неплохой, и вода рядом, и работников набрано – крепостных дома столько не было, однако…

Ладно, первый год, когда и строились, и обрабатывали земли одновременно. Ладно, второй, когда вместо небольших полей замахнулись на большее. В итоге просто не успели вовремя ни вспахать, ни посеять, а собирать особо оказалось нечего. Едва на прокорм работникам да самому хозяину.

Что-то в принципах было не так. Здоровенные негры по каким-то неведомым причинам не могли понять собственную выгоду и работали отнюдь не в полную силу. Не помогало даже братское отношение Лавренкова к простым работникам и его человеколюбивые заботы. Хлеб рос плохо, скот чах, люди уходили на поиски лучших мест, а пришедшие на их место работали отнюдь не лучше предшественников.

Кое-что подсказали в городе, и Лавренков решил воспользоваться советом. В прерии ценились лошади, так почему бы не разводить их на продажу? Главное – начать, а там – само пойдет. Вывести первых, благо, показали, какого племенного жеребца лучше приобрести, и состояние станет расти как на дрожжах.

Вот они, стоят в отдельной конюшне. Четыре кобылы и красавец-жеребец андалузской породы. И уже куча приплода – надежда и опора грядущих дней. Это не считая того, что имелось прежде. Климент Семенович лично проверял их и ранним утром, и ранним вечером. Смотрел, почищены ли, задан ли корм, а то и самолично выезжал на какой-нибудь лошади. Благо, все они были объезжены и прекрасно ходили под седлом.

Тем утром он тоже встал очень рано. За окном пропели первые петухи, когда Лавренков покинул ложе, совершил утренние процедуры и вышел во двор.

Вставать перед самым рассветом было прекрасно. Одуряющей жары еще в помине не было, напротив, в воздухе чувствовалась легкая прохлада, и посему работы начинались ни свет ни заря. Зато потом, в разгар дня, приходилось устраивать сиесту, ибо работать все равно было невозможно. Поневоле приходилось мириться с упущенным временем. И лишь когда зной шел на убыль, можно было вновь продолжить прерванные занятия.

Помещик чуть постоял на крыльце. В домашней куртке и простой шляпе, сам чуть полноватый, в данный момент он чувствовал себя рачительным хозяином. Этаким деятелем европейского типа, не отцом работников, но их благодетелем и старшим товарищем. Управитель застыл чуть впереди и ниже, вполоборота к барину.

Остатки ночной тьмы исчезли. Из длинных домов для работников – Лавренков решил не создавать поселения, дорого и особо незачем, а селить наемных тружеников кучно – выходили люди. Завтрак подавался еще до света, чтобы не терять ни минуты из утренних, самых продуктивных часов.

По мнению Климента Семеновича, работники чуть запаздывали. Могли бы уже потихоньку приступать к делу, а тут еще пока дойдут до полей…

– Не поздновато ли выходят? – вопрос пока прозвучал без раздражения. По утрам Лавренков обычно бывал сравнительно добродушен.

– Солнце не встало, – спокойно возразил управляющий.

Красивое лицо мексиканца оставалось бесстрастным.

– Но уже показалось, – помещик кивнул в сторону востока, где над горизонтом действительно уже замаячил краешек светила.

Управляющий равнодушно пожал плечами. Мол, что с того?

– Вот что, Луис Альбертыч, я настоятельно требую, чтобы с завтрашнего дня в это время люди уже приступали к работе.

Но как раз требовательности в голосе Лавренкова не прозвучало.

– Как скажете.

– Именно что скажу. Объясните всем, что это и в их интересах. Больше сделают, больше получат. Они тоже пусть отчасти, но хозяева на здешней земле. И прямо заинтересованы в результатах труда.